— Что вы делаете, изверги, звери!
Ксаня видела, как поднялся с хмурым лицом Игнат. Она резко дернула его за руку, так что тот сел:
— Или ты с ума сошел? Хочешь, чтоб из-за тебя погибли маленькие дети, дурак!
Игнат сидел, еле переводя дыхание. Капли пота повисли на взмокших прядях его русых волос. Надя сидела рядом и не замечала слез, падавших с ее лица на горячий песок.
Вдруг вся толпа всколыхнулась. Сорванная с солдата каска с размаху опустилась на его голову. Женщина била врага яростно, седые волосы развевались на ветру, и вся ее фигура была в стремительном страшном движенин. Будто орлица, набросилась она на безжалостного врага, спасая от него своего птенца. Солдат вдруг обмяк, зашатался и, судорожно схватившись руками за рассеченное темя, грузно упал на землю. Второй сразу протрезвился и, выпустив из рук девушку, схватился за автомат. Гулкие выстрелы разорвали тишину. Стреляли солдаты, которые стояли поодаль и только-только перестали хохотать. Сквозь выстрелы послышались крики. Кто-то рядом тяжко застонал. Взлетел звонкий детский вопль: «А мамочка, как же мне больно!»
Стрельба внезапно оборвалась. Поблизости фыркнул и остановился автомобиль. Подъехал и второй. Из передней машины вышел высохший как щепка, низенький генерал. Вытянулись в струнку солдаты, почтительно столпились и наклонились к нему офицеры.
Генерал пожевал губами. Его выцветшие, оловянные глаза скользнули по толпе, по убитым, по стоявшим навытяжку солдатам.
— Что это? — ни к кому не обращаясь, спросил он. Вертлявый ефрейтор ловко подскочил к генералу и стал как вкопанный.
— Разрешите доложить, господин генерал, они,— ефрейтор махнул рукой на толпу,— убили нашего солдата.
— Что значит убили? — поморщился генерал.— Он погиб как воин, в неравном бою с врагом… Понял? Ну, пошли на место, все!
Солдаты двинулись к своим танкам, машинам.
— Майор Курц! — тем же бесстрастным голосом позвал генерал.
Из его свиты отделился и, слегка прихрамывая, вышел вперед пожилой офицер с коричневым родимым пятном через всю щеку, с густыми белесыми ресницами.
— Что это значит? — коротко спросил генерал, бросив взгляд на толпу.
— По вашему приказу, господин генерал! Их собрали, чтоб не забивали дороги.
— Я назначил вас комендантом города не для того, чтобы моим войскам учиняли разные пакости! Там недостаток рук на переправах, а здесь тысячи людей сидят без всякого дела. Вы, может быть, намереваетесь организовать курорт для них? Немедленно навести порядок! — повысил он немного голос— А за убийство солдата…— генерал пожевал губами, будто прикидывая что-то в уме,— сто человек!
Генерал не торопясь пошел к машине и, усевшись, еще раз сказал майору, стоявшему рядом с машиной:
— Понимаете: порядок, порядок и порядок! Комендант должен работать как часы. Так! — Он тронул рукой плечо шофера, давая знать, что время ехать дальше.
Толпу окружили солдаты с примкнутыми штыками. Откуда-то принесли небольшой столик и пару скамеек. На них уселись солдаты-писаря, разложив на столе листы чистой бумаги.
Комендант подошел к притихшей толпе.
— Встать, шапки снять, когда с вами говорю! — будто арапником хлестнул по толпе. Рука коменданта не торопясь расстегивала кобуру. Он внимательно вглядывался в людей.— Быстрей, быстрей! — кричал Он.— Я научу вас уважать германскую армию! Я… я…— уже ревел он. — А ну, живей шевелитесь… Коммунисты, комсомольцы, выходи!
Толпа стояла неподвижно. Слышались изредка тяжелые вздохи, испуганный шепот людей, которые не знали, что готовит им этот злой человек.
— Так что же, коммунистов, комсомольцев нет у вас? —наливался яростью офицер, и на щеке у него загорелись, расплылись густые красные пятна.—Я говорю вам, раз, два…
И тут из толпы вышел хлопец. Ему было лет семнадцать, не больше. Это был брат убитой девушки. Его русые волнистые волосы мягко золотились под солнцем, и вся фигура светилась чем-то детским, наивным. По лицу скатывались редкие слезинки, он смахивал их рукой, а черные глаза горели таким блеском, что казалось, эти слезинки вскипают от нестерпимого огня ненависти и, вскипев, исчезают. Заметив взгляд юноши, комендант невольно сделал шаг назад. А хлопец говорил, и в его срывающемся голосе чувствовались нечеловеческая обида, кровавая боль растоптанных надежд, мечтаний, боль человеческой души, которой суждено отцвести, не распустившись.
— Ну вот… Вам мало крови, людоеды! Ну я комсомолец! Что вам нужно, выродки?
Он задыхался, сжимал кулаки, медленно приближался к коменданту.
Под коричневым пятном на щеке майора задвигался желвак, и казалось: на щеке шевелится мышь — все пятно заросло густыми мышиного цвета волосами. Майор целился из парабеллума. Целился спокойно, неторопливо, как на ученье. Только вздрогнули ресницы, когда грохнул выстрел. Комендант запихивал парабеллум в кобуру, из синеватого дула револьвера курился сизый дымок.