Вейс, самодовольно улыбаясь, наблюдал за их работой.
— О-о! Что я говорил? — повернулся он к лейтенанту Коху.— Они будут уважать нас. Они уважают, любят нас.
Лейтенант Кох, не всегда разделявший восторги коменданта и смотревший более трезво на вещи, хотел сказать, что эти люди если и любят немцев, то больше всего мертвых. Но Вейса уже рядом не было. Он подошел к крестьянам, любовно осмотрел прибранные могилы. Особенно понравилась ему одна, щедро украшенная зеленью и цветами. Прочтя надпись на кресте, он узнал, что здесь похоронен немецкий подполковник.
— Кто есть старший у вас?
Из толпы вышел Сымон. Кох узнал в нем человека, которого он назначил старостой, и сказал об этом коменданту.
— Староста? — спросил Вейс.
— Так точно, господин офицер. Поставленный вот ими,— движением глаз Сымон показал на Коха.
— Кто приказал привести в порядок кладбище?
— По моему приказу, господин офицер. Нельзя так, чтоб без присмотра.
— Ты есть молодчина! Ты есть верный слуга Германии. Мы никогда не забудем тебя. А партизаны есть у вас? — перешел он вдруг к другому делу.
— Есть, господин офицер.
— Где?
— Они в лесах, господин офицер. Вчера ограбили наш обоз с хлебом. Я послал донесение в волость. А в деревне Клинки тоже урожай забрали, а старосту убили.
— Ну хорошо, хорошо! Работайте себе. А партизан нечего бояться, мы наведем здесь порядок.
— Да мы не боимся, господин офицер, но жизни решаться кому охота? Они шутить с нами не любят.
— Ничего, ничего, бояться нечего! — обнадеживающе говорил Вейс, а сам с еле скрываемой тревогой посматривал на бескрайний лес, со всех сторон обступивший небольшое поле и ближайшую деревню.
— Лейтенант,— обратился он к Коху,— поезжайте в моей машине, а я сам поведу колонну, поеду в передней танкетке. Ну, работайте! — приветливо помахал он еще раз рукой группе женщин и девчат. Немного осмелев уже после неожиданного появления немцев, они с интересом разглядывали офицера так ласково разговаривавшего с Сымоном.
Вскоре немецкая колонна, не останавливаясь в деревне, запылила дальше по проселку и скрылась на краю леса. Сымон подал команду:
— Хватит! Аида по хатам!
Люди веселой толпой пошли по дороге к деревне. Кое-кто знал о секрете кладбища, некоторые догадывались. Но говорить об этом никто не считал нужным.
Сзади шли Сымон и Конопелька, также принимавший участие в этих делах. Тут же вертелся юркий Пилипчик. Любопытство не давало ему покоя. Он сдерживался, сколько мог, наконец не выдержал и с отчаянием спросил:
— Дядя Сымон!
— Чего тебе?
— А не погниет оно, жито?
— Где погниет?
— Да в той яме, над которой мы полковничий крест поставили?
Конопелька хотел ухватить племянника за ухо, но тот ловко выскользнул из рук. Конопелька только прикрикнул на него, оглянувшись, нет ли кого поблизости.
— Я тебе все уши откручу, если ты пикнешь где-нибудь хоть слово.
— Аи, дяденька, я ничего не слыхал, ничего не знаю.
— Я тебе дам не знаю! Вот уродилось дите, во всякое дело свой нос сует!
Но спустя минуту он сказал Пилипчику уже более ласково:
— Садись на коня да подавайся лесом на старые пали, предупреди, что немцы поехали.
— Хорошо, дяденька, я сейчас.
В одно мгновение Пилипчика и след простыл, словно и не было его. Астап недолго задержался у Сымона, ведь пришел он по срочному делу. Требовалось перевезти из города кое-какие грузы, а для этого нужны подводы и надежные люди. Следовало все организовать так, чтобы не вызвать лишних подозрений у немцев. Договорились выбрать день, когда первомайцы повезут сдавать солому, на которую получен наряд.
Было уже за полночь, когда Астап подходил к своей хате в лесу. Ночь выдалась холодная, ядреная, как всегда бывает после жатвы. Каждый звук, каждый треск веточки под ногой гулко отдавался во мраке ночи, и Астап порой останавливался на минутку, жадно вслушиваясь в шумы ночного леса. Невидимые в ночи, шелестели осины, слышался спокойный, умиротворяющий шорох берез, тихо перешептывались темные громады дубов. Под тусклым мерцанием звезд чуть видны были острые вершины елей, серебром отсвечивали макушки высоких сосен.
Астап уже вышел на крутой и голый, как лысина, пригорок в лесу, когда вдруг заметил зарево на западе, за рекой. Блеклые отсветы испуганно скользили по вершинам деревьев. Зарево явно увеличивалось. И хотя много случалось пожаров за последние недели и были они не в новину людям, но всегда сердце начинало щемить, когда появлялись в ночи эти красные сполохи.