Неизвестно, чем бы все кончилось, если б в этот момент на улице не послышался шум машин. В деревню приехал отряд во главе с Вейсом и Кохом. Узнав о пожаре, они решили расследовать дело на месте.
Перепуганный комендант сбиваясь докладывал о случившемся. Сипак почувствовал, как стали вдруг тяжелыми его ноги, мелко-мелко задрожали колени. Он знал, что Вейс недолюбливал его, так как на территории староства очень часто случались разные нежелательные происшествия.
Вейс с бранью набросился на коменданта:
— Что это? Митинг? Разве так ведут следствие? И тут же взялся за. Сипака:
— Ты думаешь, тебя сделали старостой для почета? Видно, заскучал по виселице… Чем отплатил ты, что мы вернули тебе землю, имущество? Видно, служишь не нам, а партизанам.
Сипак как стоял, так и упал на колени, пытаясь поймать руку Вейса. Колхозники молча наблюдали за этой сценой, и, каким тяжелым ни было все пережитое ими, кое-где на хмурых лицах просвечивали тайные улыбки. Уж очень пылил коленками по земле горделивый Сипак, любивший то и дело выхваляться: мы-ста да мы-ста… Он ползал перед Вейсом, целовал его руку и жалобно бормотал:
— Я стараюсь, господин комендант. Ночи не сплю, господин комендант. Телом и душой с вами. Меня сам Клопиков знает. Я истреблю их, бандитов! Уже имею некоторые сведения о них.
Вейс отошел немного, брезгливо вытер руку о перчатку.
— Ну, говори! Говори, что знаешь, кого имеешь в виду?
— Разрешите встать, господин комендант.
И, поднявшись, обвел толпу мутным собачьим взглядом. Его рука дрожала как в лихорадке. Он показывал на людей:
— Вот она! По слухам, ее сын в партизанах. Он был председателем колхоза…
— Взять! Кто еще?
— Вот у этого старика…— показал он на Михаилу,— три внука в армии и сыновья, не иначе, шляются по лесу. И сам докучает нам, огрызается.
— Еще! Еще!
Сипак торопливо показывал на людей. Он припоминал, кто и как разговаривал с ним, как смотрел, как выполнял его распоряжения. Арестовали человек пятнадцать.
— Еще? — наступал на него Вейс.
— Они все, господин офицер, не желают нам добра, они все душой с большевиками.
— Ну ладно! Распустить народ! Люди должны работать, нам эти митинги не нужны.
Арестованных отвели на пустой двор Силивона. Допросом руководили Вейс и Кох. Помогал местный комендант, с лица которого не сходило выражение застывшего испуга. Сипак хватал, как пес, очередную жертву, тащил в хату. Сколько ни били, ни мучили людей, ничего от них не узнали. Особенно хотелось Сипаку выпытать что-нибудь у старой Силивонихи, Ее несколько раз отливали водой, когда она теряла сознание. Сипак уговаривал ее:
— Ну, хорошо! Не хочешь говорить о сыне, не говори… Но должна ты знать, кто там еще из наших с ними?
Старуха молчала.
Сипак, который дрожал и за свою собственную шкуру, переходил от угроз к просьбам:
— Христом-богом прошу тебя, скажи! Иначе плохо тебе будет, плохо всем нам будет.
— Ты за бога не хватайся! — едва прошептала обессиленная, измученная старуха.— Никогда не было его у тебя и нет. Вот он, твой бог! — едва уловимым движением глаз показала она на Вейса.— Целуй, лижи его сапоги, они в нашей крови!
— Задушу, собственными руками задушу!
— Всех не задушишь… Найдется еще рука и на твою собачью шею, живоглот!
— Ты еще будешь угрожать мне! — в припадке бессильной ярости бросился Сипак на беззащитную женщину, бил, увечил податливое неподвижное тело старухи. И когда опомнился, то заметил, что бил уже мертвую.
Вспотевший, немного растерянный, он нерешительно подошел к Вейсу.
— Кажется, господин комендант, я убил ее.
— Ну, хорошо, хорошо! Старайтесь! — отмахнулся от него, как от мухи, Вейс.
Сипак угодливо закивал головой, глаза его светились такой преданностью, что Вейс, верный себе, умилился и что-то хотел сказать. Но в это мгновение во дворе раздался громкий треск мотоцикла. В хату вошел ефрейтор из комендатуры Вейса, молча подал ему пакет, Вейс медленно разорвал конверт, ленивым жестом достал бумагу, начал читать.
И тут все заметили, как побледнело его лицо, судорожно дернулась щека, пальцы крепко сжали бумагу. Ни на кого не глядя, Вейс вышел из хаты. В сенях он успел шепнуть на ухо Коху:
— На железной дороге несчастье… Кончайте скорей, и поедем!
Солдаты засуетились возле хаты. Плотно закрыли сени, притащили со двора старую доску, подперли дверь. Из грузовика принесли канистру бензина, облили крыльцо, углы хаты. Вскоре чадные языки пламени взвились по стенам, перекинулись на крышу. Сухое, смолистое здание занялось как свечка, обдавало таким жаром, что солдаты и все, кто был здесь, отступили на несколько шагов назад. Через стекла закрытого окна все увидели старика. Он хватался пальцами за раму, чтобы открыть ее. Кох не торопясь достал револьвер, выстрелил. Брызнули мелкие осколки. Старик больше не показывался у окна. Солдаты быстро садились на грузовики. Вейс отдал последние распоряжения коменданту, глянул еще раз на Сипака: