Только заколыхались круги на воде, пошли все шире и шире. И вскоре исчезли, расплылись. А река все пенилась, яростно бурлила.
Мирон, улучив минуту, тихо сказал:
— Давайте условимся: никогда не превращайте таких дел в забаву.
Дубок попытался возразить:
— Да ему, дядька Мирон, не подобрать такой кары на свете, чтобы заплатить за все. Его бы резать по кусочкам да собственным мясом кормить, гада,
— Разве мы фашисты?
— Конечно, не фашисты…
— А раз конечно, так о чем же говорить? Врага нужно уничтожать — уничтожайте. Иначе он вас уничтожит. Уничтожайте и не забывайте, что вы люди, советские люди. Фашисты зверствуют от слабости, от неверия в дело, которое начали. Они чувствуют свой конец, свою гибель. А нам нечего бояться. И силы у нас есть, и правда за нами. И каждый из нас знает, за что мы стоим, за что воюем. Никого мы не собирались и не собираемся уничтожать. Мы никогда не собирались и не собираемся отбирать у других землю, добро. Зачем же нам терять равновесие, размениваться на мелкую месть?
— Это правильно, дядька Мирон, но, если этот гад наших людей сжигает живьем, не могу я стерпеть, чтоб не дать ему лишний раз по уху… А разве лютость моя в том, что я к присяге хотел его привести?
— Ну, хватит об этом…
Не торопясь партизаны двинулись от берега реки в глубь леса.
14
Когда немцы подошли к городу, для Слимака настало неспокойное время. Уже и вещи погрузил на воз, и кое-что из имущества отдал на хранение надежным людям. Сколько раз выгонял поросенка из хлева, чтоб без поры без времени освежевать его, но суровая хозяйка прогоняла поросенка в хлев, запирала ворота и решительно заявляла:
— Хочешь ехать, поезжай на погибель своей головы. А мне ехать незачем.
— Да пойми ты, начальник я.
— Не страшный ты начальник для немцев, очень ты им нужен.
— Я когда-то кандидатом в партию был… Ведь тебе известно, как немцы к коммунистам относятся. Убивают их…
— Какой ты коммунист? Месяца три, четыре в кандидатах походил, и выгнали… Не великая мне польза была от твоего кандидатства. Только зря надеялась, что тебя в большие начальники выберут. А ты как был олухом, так и остался.
Слимак колебался, втайне соглашался с доводами жены. «И в самом деле, права баба: кому я нужен». Но животный страх охватывал душу Слимака, когда он думал о возможной фашистской расправе. «Очень они станут разбираться, какой из меня кандидат был».
Услыхав артиллерийскую канонаду, набралась страху и жена Слимака, поддалась на уговоры, и они выехали со своим возом на улицу. Доехали почти до самой реки, но на переправу опоздали. Немцы были уже на берегу, напротив взорванного моста.
У Слимака отлегло от сердца: значит, судьба такая, не суждено уехать. Может, оно и лучше. Вернулся он к небольшому домику, где квартировал. С явным удовольствием разгружал воз, таскал ящики, чемоданы, ставил вещи на их прежние места.
Тем временем возле реки снова поднялась стрельба, да такая, что дрожали стены. Сердце Слимака сжалось в болезненный комок, и сам он согнулся, ссутулился, испуганно поглядывая через окно на улицу.
… И вот сидит теперь Слимак и не знает, что делать, за что уцепиться. Сидит и носа не показывает из хаты. Боится. Две недели прошло с тех пор, как появились в городе немцы. До слуха Слимака доходили порой страшные вести: там расстреляли, там повесили… Но если это угнетало его и пугало, то Тамара Патеевна относилась к подобным событиям довольно равнодушно:
— Понапрасну не наказывают. Порядок же должен быть какой-то.— И уже совсем весело добавляла: — Говорят, при немцах торговать можно. Не зевают некоторые, уже магазины открыли. Вот это порядок!
Она делилась своими мыслями, планами: не завести ли ей палатку на рынке, а может, чайную или пивную открыть.
— Делай как знаешь.
Слимак волновался, мучился. И не столько немцев, сколько своих побаивался. Знал, хотя и не наверняка, что кое-кто остался в городе не случайно, а чтобы немцу вредить. Вот узнают о нем, о Слимаке, что он остался в городе, начнут еще вызывать его на какую-нибудь работу. От одной этой мысли пробирал мороз по коже.
Но прошла еще неделя, никто не трогал Слимака. А тут новый приказ выпустили немцы: где бы кто ни служил, состоял ли в партии или нет, не должен бояться, ничего ему за это не будет, только надо обязательно зарегистрироваться и заняться добросовестной работой. А тому, кто не зарегистрируется, будет плохо, его и за бандита могут посчитать, за подпольного коммуниста. А наказание таким самое суровое — смертная казнь, расстрел или виселица.