— Ладно, ладно, — прервал его Морозов. — Знаю я ваши фильмы — одно название надо полдня выговаривать. Лети. Педант этот Заостровцев — почище нашего Кости. Ну, как вы тут, ребята?
— У нас новость, — сказал Веригин, — Илья уходит из института.
— То есть как? Что случилось, Илья?
— Если не возражаешь, поговорим потом, — сказал Буров.
— Возражаю.
— Ну, все равно — потом. Что за нескончаемое письмо прислал ей Чернышев? Марта, скоро ты?
— Не торопи, — быстро сказала Инна.
— Она до вечера будет тут стоять и слушать. А нам некогда. Нам с Костей надо яхту настроить.
— Не буду я гоняться, — сказал Костя. — У меня самоэкзамен.
— Ну во-от! Ничего, перенесешь самоэкзамен на другой день.
— Ах да, завтра спортивный праздник! — вспомнил Морозов. — Гонки! Не переноси экзамен, Костя. Я выйду с Ильей на дистанцию.
— Вот и хорошо! — обрадовался Веригин.
А Буров проворчал:
— Чего хорошего? Не люблю я ходить с Алешкой. Он варвар, так и лезет куда не надо.
— Кого надо обогнать? — деловито спросил Морозов. — Соперники сильные?
— Из сильных — Дюбуа, — сказал Буров. — У него напарник таитянин, да ты знаешь, имя у него — не выговоришь. Тори-тери-что-то-такое-мауи-уау.
— Знаю, упрощенно — Терри. А еще кто?
— А еще мы с Инной, — раздался голос Марты. Она незаметно подошла, ее зелено-серые глаза сияли, лицо все еще хранило выражение какого-то детского изумления. — Мы перегоним вас, так и знайте. «Лилия» придет первой.
— После «Фотона», — уточнил Буров. — Ну, поехали. Времени сколько потеряли из-за этого Морозова.
Ранним летним утром шли по садовой аллее к яхт-клубу Буров и Морозов.
— Ну вот, я все тебе рассказал. Теперь можешь начинать отговаривать.
— Не стану я отговаривать, Илья, — сказал Морозов, помолчав. — Наверное, ты прав.
— Мне полагается издать вздох облегчения, — усмехнулся Буров. — По правде, я опасался, что ты начнешь глушить меня историческими примерами. Расскажешь, как Ломоносов пришел в лаптях учиться в Москву и сколько учебных заведений он окончил.
— Неудачное сравнение, Илья. Во-первых, ты не Ломоносов. Во-вторых, не те времена…
— В том-то и дело! Хотя… — Буров остановился и, прикусив нижнюю губу, посмотрел на Морозова. — Знаешь, что мне пришло в голову? Все-таки аналогия есть. Ломоносов похоронил флогистонную теорию…
— А ты собираешься похоронить теорию Шандора Саллаи? — засмеялся Морозов.
— Не смейся! — запальчиво сказал Буров. — Мир в те времена казался большинству вполне гармоничным, и потребовались исследования Ломоносова и Лавуазье, чтобы вывести науку из тупика заблуждений. Ныне научно обоснован гомеостатический путь развития. Равновесие системы человек — природа! Но и эта гармония ошибочна… Вообще гармония — результат работы на заниженном пределе. Гармония, если хочешь знать, — состояние застоя мысли…
— Ты слишком категоричен, Илья. Критическое мышление в науке необходимо, кто ж спорит. Но… Чего ты, собственно, добиваешься? Гармоничные отношения человека с природой тебе не нравятся? Но они, во-первых, еще не достигнуты…
— А во-вторых, — прервал его Буров, — они принципиально недопустимы. Жизнь возникла в хаосогенных областях Вселенной, она и существует как ежечасное, ежеминутное отрицание закона растворения организованных систем в хаотической среде. Жизнь не стремится к равновесию, она препятствует ему.
— Мы проходили второй закон термодинамики, — поморщился Морозов.
— Вот в том-то и дело, Алешенька: мы проходили, но не задумывались! Мы знаем теоретически энергетику открытых систем, но — что мы делаем, чтобы преодолеть нерегулярность притока свободной энергии? А когда кто-то рассчитывает вариант, при котором возможно преобразование тау-излучения…
— Не кто-то, а сам великий Буров.
— Да, сам великий Буров! — крикнул Илья раздраженно. — Великий Буров рассчитал вариант нового взаимодействия, а великий Шандор Саллаи отверг его на корню, потому что давно известно, что тау-поток не поглощается и не может быть трансформирован в другие виды энергии. А безмозглые кретины со значками лунных альпинистов тут как тут со своей пошлой иронией.
— Не ругайся. Я тоже умею.
— А что делать, если только ругань способна тебя расшевелить?
— Слушай, Илья… Выдержка входит в программу нашей подготовки, но ведь я могу и не выдержать…
— И что? Поколотить меня? Да, это ты можешь, потому что сильнее физически.
— Почему ты взъелся на меня?
— Да нет, не взъелся. — Буров с безнадежным видом махнул длинной рукой. — Проходи свою прекрасную подготовку. Проявляй выдержку. Выполняй параграфы. И когда-нибудь дослужишься до начальника службы полетов где-нибудь на Марсе.
— Я буду летать. Понятно? Летать, пока хватит сил залезать в пилотское кресло.
— Летай, летай. Сил у тебя хватит, инструкции выполнять умеешь. В запретные зоны не полезешь.
— Что ты имеешь в виду?
— Да хотя бы Плутон.
— А почему я должен лезть на сумасшедшую планету? — посмотрел Алексей на Бурова. — Чтобы напороться на «дерево», «смерч» или как еще назвать эту штуку которая сожгла «Севастополь»?
— Лезть, конечно, не надо. Но хотя бы проявить интерес к запретной планете, попытаться понять…
— Я не планетолог, — отрубил Морозов, нахмурясь. — И о Плутоне уже понаписано столько, что… Почему ты собственно, думаешь, что мне не интересен Плутон?
— Тебя интересуют только дурацкие старые песни.
— Ладно, пусть так. — Морозов сунул руки в карманы и зашагал, насвистывая что-то бравурное. — Тоже мне великий психолог, — проворчал он.
Свернули на узкую тропинку, почти заросшую травой, это был кратчайший путь к яхт-клубу. Здесь, у старинной ограды, стояли невысокие вишневые деревья.
— Смотри-ка, вишня созрела, сказал Морозов остановившись. — А что, если мы ее отведаем?
— Кислятина, — поморщился Буров. — Да и есть вишню с дерева…
— Проглоти таблетку биодеза, никакая инфекция тебя не возьмет. Ну, чего ты, Илья? До гонок больше часа, успеем.
Они принялись обрывать вишню.
— И вовсе она не кислая, — сказал Морозов, слизывая с пальцев темно-красный сок. — Она почти сладкая. Не залезть ли на дерево? Слушай, когда мы летели на рейсовом с Луны, я задремал в кресле и во сне сорвался с дерева. Проснулся в страхе. Отчего снится такое?
— В структуре наследственности полно старого хлама, проворчал Буров. — Ну, может, хватит?
— Посмотри-ка, Илья, на этого верхолаза!
Мальчишка лет десяти залезал на ограду, цепляясь за чугунные завитушки. Его круглое краснощекое лицо было сосредоточенно-серьезное, будто он решал шахматную задачу. Он подтянул ветку, сплошь обсыпанную ягодами, и начал быстро отправлять вишни себе в рот.
— Слезь сейчас же! — крикнул ему Буров. — Свалишься!
— Нет, — вдумчиво ответил мальчишка. — Не свалюсь. Опора достаточная.
Он передвинулся, подтянул другую ветку.
— Смотри, схватишь расстройство желудка, — сказал Буров. — Есть у тебя таблетка биодеза?
— Таблетки мама от меня прячет.
— Почему? Ты ими разрисовываешь стены?
— Один только раз и разрисовал. — Мальчик продолжал невозмутимо поедать вишни.
— Только косточки не глотай, — упорствовал Буров. — Слышишь? Перестань глотать, косточки.
Но этот мальчик, как говорится, не лез в карман за ответом.
— У меня аппендикс заплавленный, — сказал он. — Высокой частотой.
Буров махнул рукой и пошел по тропинке. Морозов, посмеиваясь, двинулся за ним.
— А я вас знаю, — сообщил вдогонку мальчишка. — Вы с яхты «Фотон». Морозов и Буров. Я вас видел на прошлых гонках.
— А сегодняшние смотреть будешь? — спросил Морозов, оглянувшись.
— Нет. Пойду на футбол.
— Зря. Гонки интересней.
— А что интересного? Все заранее известно. Первым придет Дюбуа, второй — Марта Роосаар на «Лилии». Третьим…