Тем не менее, хотя численность крестьянства сокращается, мужицкая традиция еще глубоко таится в недрах русской жизни, проявляется в обычаях и манере поведения, в языке, литературе и искусстве. Хотя большая часть русских уже живет в городах, большинство русских писателей (пожалуй, около 80 %) все еще описывают деревенскую жизнь, а их главный герой — мужик. Даже уходя со сцены, он все еще отбрасывает свою длинную скорбную тень на новую Россию.
Теперь мы подошли к самой сложной и загадочной проблеме, с которой сталкивается любой социолог, изучающий СССР, — проблеме бюрократии, групп управленцев, специалистов и интеллигенции. Их численность и удельный вес выросли неимоверно. В национальном хозяйстве занято сейчас от 11 до 12 млн. специалистов и администраторов (в 20-х годах их число составляло около 0,5 млн., а до революции — менее 200 тыс.). К ним следует добавить 2—3 млн. партийных функционеров и военных. Эти группы составляют пятую часть всех государственных рабочих и служащих и почти равняются численности колхозного крестьянства (в колхозах состоит около 17 млн. человек). Однако их вес в обществе, конечно же, неизмеримо выше. Тем не менее не надо рассматривать эти группы как единое целое и всех без исключения относить к бюрократам. Необходимо четко разграничивать специалистов и администраторов, имеющих высшее образование, и специалистов и администраторов, имеющих среднее образование. Собственно управленцы относятся к первой категории, но в нее входят и другие группы. Специалисты с высшим образованием составляют 40 % общего числа, то есть свыше 4,5 млн., или 5,5 млн., если включить сюда партийных функционеров и военных.
Не являются ли они той самой привилегированной бюрократией, которую Троцкий в свое время считал главным врагом рабочих? А может быть, это тот «новый класс», о котором говорил Джилас? (Как вы, наверное, помните, Троцкий не считал бюрократию новым классом.) Должен признаться, я затрудняюсь дать четкий ответ на эти вопросы. Не буду вдаваться здесь в семантическую сторону этой проблемы и в обсуждение определения понятия «класс». Скажу лишь, что я провожу различие между экономическим и социальным неравенством и классовым антагонизмом. Различие между высокооплачиваемыми квалифицированными рабочими и неквалифицированными работниками — пример неравенства, которое не равнозначно классовому антагонизму, это — различие внутри одного общественного класса. По моему мнению, идея Джиласа о «новом классе эксплуататоров» и другие подобные идеи об «управленческом обществе» не проясняют, а, скорее, усложняют проблему.
Вопрос о привилегированных слоях советского общества сложнее и не может быть решен путем простого навешивания того или иного ярлыка. Привилегированные группы представляют собой нечто вроде гибрида: с одной стороны, они как бы являются классом, с другой — нет. Они имеют какие-то общие черты с эксплуататорскими классами других обществ и в то же время лишены их основных черт. Они пользуются материальными и другими привилегиями, упорно и яростно их защищают. Однако здесь надо избегать крупных обобщений. Примерно треть специалистов составляют низкооплачиваемые учителя — советская пресса в последнее время поместила немало их жалоб на условия жизни. То же касается и большей части полумиллионной армии врачей. Многие из 2 млн. инженеров, специалистов в области сельского хозяйства и статистики зарабатывают меньше высококвалифицированного рабочего. Их уровень жизни можно сравнить с уровнем жизни нашего низшего среднего класса. Он, без сомнения, значительно выше, чем уровень жизни неквалифицированных рабочих или рабочих средней квалификации. Однако хороший социолог независимо от того, придерживается он марксистских или немарксистских убеждений, едва ли скажет, что это скромное преуспевание зиждется на эксплуатации труда. Лишь верхняя прослойка бюрократии, партийного аппарата, управленцев и военных живет в условиях, сравниваемых с условиями жизни богачей и нуворишей в капиталистическом обществе. Невозможно определить размеры этой группы, поскольку — еще раз повторяю — статистические данные о ее численности и доходах тщательно скрываются. С любым другим эксплуататорским классом — если пользоваться марксистской терминологией — эти группы объединяет то, что их доходы, по крайней мере отчасти, происходят из «прибавочной стоимости», производимой рабочими. Более того, они занимают господствующее положение в экономической, политической и культурной жизни советского общества.