Выглядевшая заметно лучше, но все еще потрясенная, миссис Каррузерс отвечала постепенно успокаивающимся голосом, хотя даже теперь в ее чудесных глазах порой мелькало явное недоумение, словно осознание происшедшего все еще боролось со вновь и вновь нараставшей недоверчивостью.
Рассказ, услышанный от нее Морсби, был достаточно прост. Ее муж остался на ланч в доме один. Двум служанкам, сестрам, обещали выходной, чтобы они могли сходить на праздник по случаю серебряной свадьбы своих родителей, и они ушли вскоре после одиннадцати утра, накрыв стол холодными закусками для ланча доктора. Сама она поела в квартире у друга в Кенсингтоне, чьи имя и адрес указала; после ланча они с другом отправились в Вест-Энд кое-что приобрести и пили там чай в одном из больших универмагов, откуда она отправилась прямо домой. Когда она ушла из дома утром? Примерно в четверть первого, муж ее все еще находился в своих рабочих комнатах, он редко садился за ланч раньше половины первого.
Морсби затронул деликатную тему мотивов доктора Каррузерса, но миссис Каррузерс помочь не могла; она просто сказала, что не понимает этого. Они были так счастливы вместе. Она не понимала, как ее муж мог сделать такое, не оставив ей ни единого слова, снова и снова указывая Морсби на это; кажется, она думала, что он узнал что-то и скрыл это от нее. Наконец, Морсби рассказ ей об обгорелой бумаге в камине; не может ли она предположить, какую «неопределенность» он мог иметь в виду?
— О! — вскричала миссис Каррузерс. — О, теперь понимаю. О, почему вы мне не сказали раньше? Бедный-бедный Джеймс.
— Что вы понимаете, мадам? — терпеливо спросил Морсби.
— Он так ужасно боялся заразиться столбняком из-за ранки на большом пальце. Это... это был совершенно патологический страх. Решил, что он заразится и умрет. Я старалась его отвлечь, но в последнюю неделю он был все больше и больше подавлен. О, как ужасно... как ужасно! Должно быть, у него ничего такого и не было. Инспектор, вы узнали все, что хотели? Я больше не могу отвечать на вопросы. Просто не могу. О, оставьте меня одну, прошу вас.
И, поскольку он и в самом деле узнал все, что хотел, Морсби оставил ее, произнеся несколько неуклюжих слов поддержки.
В холле он собрал своих людей и вопросительно взглянул на Паттерсона, тихо ответившего, что он нашел отпечатки доктора на всех трех предметах. Затем Эффорд и Паттерсон сели в полицейскую машину и отправились обратно в Скотленд-Ярд, а Морсби решил прогуляться с Уиллисом в местное отделение, чтобы «помочь составить отчет».
— Черт! — сказал по дороге Уиллис. — Утомительное дельце. Заставило меня пропустить чай. Что вы скажете насчет бокала пива, прежде чем мы пойдем в отделение? Тут есть одно отличное местечко, мы почти пришли.
— Да, — сказал Морсби.
Они зашли в небольшую комнату при баре, где больше никого из посетителей не было.
— Удивляюсь, что вы так возитесь с самоубийством, сэр, — заметил Уиллис, когда бармен обслужил их и ушел. Комната была отделена от остального зала, и их нельзя было услышать.
Морсби вопросительно уставился на него.
— Так вы думаете, Уиллис, что доктор совершил самоубийство, да?
— А вы, мистер Морсби? — изумленно поинтересовался Уиллис.
— Не думаю, — энергично ответил Морсби. — Я знаю, что он был убит, но, боюсь, не знаю, как это доказать.
Часть 2
— Но почему вы уверены, что это убийство, сэр? — спросил Уиллис.
— Расскажу вам, — сказал Морсби. — Как вы помните, есть множество любопытных фактиков, которых не ожидаешь в случае самоубийства. Звонок доктора, вымытая кружка, более того, вымытая бутылка, сожженная записка жене, открытый пузырек с хлороформом на полочке в операционной, словно он пытался найти подходящее противоядие принятому яду, запах хлороформа по всей комнате. Но на мысль, что все может быть не так просто, как кажется, навела меня замена в его плане прусской кислоты на стрихнин. Зачем, во имя всего святого, ему отказываться от быстрого, не слишком болезненного яда в пользу самого мучительного из возможных? Единственная причина, по-моему, если он уже принял стрихнин, знал, что дело безнадежно, и решил покончить с собой хотя бы менее мучительно; но конвульсии от стрихнина настигли его и помешали принять прусскую кислоту.
— Ух ты! — непрофессионально сказал инспектор Уиллис.
— Кто-то хотел сбить доктора Каррузерса с толку, Уиллис. Кто-то, кто знал, что он мог заразиться столбняком, и, кроме того, что симптомы отравления стрихнином почти те же, что у столбняка. Почти не сомневаюсь, что смерть доктора должна была объясниться столбняком, а при столь явно выраженных им самим опасениях со свидетельством о смерти вряд ли возникли бы проблемы. Но особенно убедительно, что письмо, адресованное жене, оставили под рукой, чтобы найтись, если понадобится, и не найтись в противоположном случае.