Доски пола были очень неровные, темно-коричневого цвета. Концы досок выступали над поверхностью пола, особенно в тех местах, где гвозди повылезали из дерева: от этого пол в этих местах казался совсем светлым. В щелях между досками темнела грязь.
Временами С. выглядывал в окно. Если ничего не привлекало его внимания, он снова смотрел на пол подолгу. Для развлечения он проводил взглядом воображаемую границу в комнате или просто взглядом делил ее на части.
Вскоре, посмотрев в окошко, он заметил, что кто-то приближается к его дому. Он встал на колени, всем телом прислонился к кирпичной стене с тем расчетом, чтобы можно было снова выглянуть в окно. По направлению к дому шла женщина с пышной фигурой. В руках ее была корзина, в которой виднелось что-то зеленое. Женщина пересекла газон перед задней дверью, дошла до узкой грязной дорожки, проложенной вдоль грядок спаржи по самой их кромке. Эта дорожка была почти полностью закрыта ветвями фруктовых деревьев, растущих вдоль северо-западной стороны старого каменного здания, и прежде, чем закончиться у кучи мусора, проходила мимо живой изгороди, отделявшей владения мистера Мэри от соседей. Чтобы подойти к этой куче, нужно было пройти по грязной тропинке до старого каменного здания и обогнуть его западный угол. На расстоянии трех метров от этого угла женщина остановилась и взглянула наверх, на маленькое круглое окошко, в верхней части фасада здания, над двустворчатыми воротами.
— Ты наверху? Эй, просыпайся, это я! Эй, ты у себя?
— Где он?
— А-а… Значит, ты все-таки там! Спускайся вниз! Я думала, что ты спишь.
— Он в доме.
— Он у себя в кабинете, за закрытой на ключ дверью, с карандашом в руке и Бог знает какими мыслями в голове.
— Я не спал… А ты уверена в этом?
— Я это знаю наверняка. Почему ты не спускаешься вниз? Я думала, ты спишь.
— А она?
— У меня была кое-какая работа. А она ходила за покупками. Она была в пальто, с зонтиком и сумкой.
— Хороша… Да?
— Очень, особенно этим утром. Впрочем, все сегодня одеты с иголочки. Так ты спустишься или нет?
— Уже иду.
С. пошел в другой конец комнаты: он наклонился, ухватился рукой за крышку люка и поднял ее, открыв лаз. Он поставил крышку возле задней стены, в которой было проделано окошко в полуметре от пола. Старая лестница пошатывалась и скрипела, когда С. спускался на первый этаж. Наконец его нога коснулась булыжников, которыми был вымощен пол на первом этаже. Освещение было очень плохим, свет казался тусклым; его лучи проникали сквозь щели в воротах, сквозь пыльное окошко, затянутое паутиной.
В одной из половинок ворот, в левой по отношению к С, стоящему к ним лицом, была маленькая дверь — около полутора метров высотой.
— Ну, выходи же, наконец-то. Дай я посмотрю на тебя, а то не видела целый день.
— Ты вгонишь себя в могилу раньше времени.
В старых воротах, вблизи от маленькой дверки, был вбит большой гвоздь. На этот гвоздь накручен обрывок веревки. Другой конец шнура был пропущен сквозь ручку маленькой дверцы, чтобы она не открывалась. С. скинул веревочную петлю с гвоздя и толкнул дверь — она открылась.
Он моргнул и высунул голову наружу. Посмотрел на дом, потом на полную женщину.
— Так ты выйдешь, наконец? Или, может, ты думаешь, что я тебя буду ждать целый день?
С. переступил порог и направился к женщине.
Ее огромное тело состояло, казалось, из многих взаимозависимых округлостей. Фигура С. казалась нагромождением прямых линий. Непосвященному наблюдателю могло бы показаться удивительным, что настолько по разному сложенные тела могут обладать одинаковыми скелетами.
Женщина была одета в серое платье, поверх него повязан белый фартук, закрепленный с помощью двух тесемок, завязанных на шее, и двух, завязанных на талии. Прическа женщины представляла собой пучок волос, собранных на затылке с помощью вельветового шнурка. Волосы ее были серо-желтыми, лицо бледное, с нездоровым румянцем на щеках. Ее глаза, светло-синие, как море, оттенялись темными кругами.
— Ты уверена, что он работает?
— А что ему делать по утрам? Он все время пишет, пишет и пишет, даже, когда ты пьешь его кофе.