Они помолчали.
— Что же мне делать. Анна Михайловна? — доверчиво спросила девушка.
— Посмотри на меня, Сашенька! — страстно отвечала женщина. — Двадцать лет назад мой муж потребовал, чтобы я бросила сцену. Он и до сих пор меня ревнует, — неожиданно разоткровенничалась она. — Глупенький… Я, как видишь, нашла себя в качестве руководителя самодеятельности. Это интересно… Да, конечно, интересно. — Она опустила голову. — Но никогда, запомни, Саша, никогда я не перестану сожалеть о том, что бросила театр.
Лебедеву, как и всегда, у выхода из клуба ожидал высокий молодой человек в коричневом костюме.
— Долго ты сегодня, — сказал он вместо приветствия, бережно взяв девушку под руку. — Но как ты сегодня танцевала! Знаешь, Саня, у тебя действительно талант!.. Здорово!
— Спасибо за комплимент, Боря.
— Все говорят, — продолжал молодой человек, — что ваш коллектив поедет в Москву на смотр… Хоть я и скучать буду, но очень хочется, чтобы ты поехала.
— Я, скорее всего, не поеду.
Борис почувствовал в словах и голосе подруги неясную тоску, но понял эту фразу по-своему и уверенно повел плечами.
— Не глупи, Саня. Я же не возражаю… А что буду скучать, так ведь разлук не отменишь. Может, в Кремлевском театре будете выступать. Или во Дворце спорта. Вот бы здорово!.. И почему я такой косолапый! — закончил он уже с нескрываемым огорчением.
Они шли по умытому летним дождичком асфальту, мимо больших, строгих и таинственных в этот поздний час зданий. По мостовой мчались неугомонные грузовые автомобили, вдали оранжево-красно светились домны и коксовые батареи.
Но Борис был увлечен другим.
— А у меня тоже новости… Помнишь, я предлагал силами комсомольцев построить образцовое молодежное общежитие?
— Ну?
— Ну так вот, сегодня этот вопрос решен положительно. Создается комсомольско-молодежный участок. Начальником назначили Валентина Георгиевича, а прорабом меня. Первый самостоятельный дом! Хорошо?.. Нам передают бригады каменщиков Силина, штукатуров Орехова, лепщиков Доронина и… ну-ка угадай, Саня…
— Что я должна угадать? — вяло спросила Лебедева.
— И… и вашу малярную бригаду! — чуть ли не торжественно заключил он.
Девушка молчала, но Борис еще не замечал этого.
— Но и это не самое главное! — сказал он так возбужденно, что даже остановился и отпустил руку Саши.
— Что же еще?
— Теперешнее общежитие будет переоборудовано, и все до единой комнаты отдадут молодоженам.
Лебедева коротко рассмеялась.
— Боря, тебе еще рановато покровительствовать молодоженам.
— Да я вовсе никому не покровительствую! — обиделся он. — Я второй в очереди… Все знают, что мы с тобой ждем комнату, чтобы… пожениться.
— Вот оно что!
Юноша встревожился.
— Ты не рада, Саня?.. Что с тобой сегодня?
Она опустила голову.
— Ничего не выйдет, Боря… Я не поеду на смотр… я не буду расписывать стены в новом общежитии… я не буду дожидаться нашей комнаты…
— Что случилось? — тихо спросил он.
— Я сама еще толком не знаю, Боря… не понимаю. У меня находят талант, меня забирают в оперный театр… Я должна буду уехать…
— А я? — удивленно спросил он.
— Ничего не знаю. Все так неожиданно.
Теперь Борис возмутился.
— Но как это тебя забирают!.. У тебя профессия, ты работаешь. Ты член коллектива, который собирается ехать в Москву на Всесоюзный смотр. Ты комсомолка. Тебе, наконец, девятнадцать лет, ты свободный человек! Как это тебя могут забрать, против твоей воли?
— Это не против моей воли, — прошептала она.
— А-а, — ты сама хочешь! Тебе наплевать на все, на все! На меня!.. Ладно, я тебе безразличен, понятно. Но государство столько средств израсходовало, пока обучило тебя квалификации. Как ты можешь?
Он сознавал, что говорит совсем не то, что нужно сказать, но с языка слетали только эти несправедливые и не очень уместные слова.
Они остановились у дома, в котором она жила, и теперь ему уже нечего было говорить.
— Боря, который час? — спросила она только за тем, чтобы не молчать.
— Извини, — сухо ответил он. — Но ведь ты теперь артистка, балерина… Привыкай поздно ложиться, поздно вставать.
— Ты дурачок, Боря, — сказала девушка. — Я сама не могу разобраться. И строить образцовое общежитие хочется, и в театр хочется, ох, как хочется. А ты, вместо того, чтобы помочь мне, только сердишься.
В ее словах и в голосе была извечная девичья нерешительность и слабость. Но Борис не слушал ее. Он трудно и горько думал.
Не станем, читатель, мешать Борису. Ему и без нас не легко. Подумаем о Саше Лебедевой. Как сложится дальше ее судьба, ее жизнь?