Эмма не ответила. Да Элизабет и не ждала от нее ответа. Эдвард платил Эмме жалованье за то, что она прислуживала Элизабет. Так же, впрочем, как он платил жалованье миссис Шеффилд, поварихе, и миссис Бэннок, экономке. Обе женщины были наняты одновременно со служанкой.
Элизабет сидела, обхватив себя руками, и мелко дрожала всем телом.
— Где мистер Петре?
— Он позавтракал вместе с мистером и миссис Уолтере, а потом они все вместе уехали. Миссис Уолтере хотела разбудить вас, но мистер Петре сказал ей, чтобы она не мешала вам спать.
Ее муж. Ее отец. Вот уж действительно не важно, кто из них задумал убить ее или кто из слуг должен был выполнить приказ.
— Спасибо, Эмма, а теперь можешь оставить меня.
— Давайте я вызову доктора.
Чтобы Эдвард мог обвинить ее в покушении на самоубийство?
Возможно, он даже не стремился убивать ее. Нимфоманка, да к тому же покушающаяся на самоубийство, была идеальной кандидаткой для Бедлама.
— Нет, не надо.
— Приготовить вам ванну?
Элизабет представила себе турецкую баню у графини. По ее словам, у Рамиэля была такая же.
— Нет, ничего не надо.
От этого дома она не желала ничего. Ни нарядов, ни драгоценностей.
Эмма с трудом поднялась на ноги. Джонни остался на месте.
— Вы не можете оставаться здесь, миссис Петре.
Верный слуга.
— Да, я знаю.
Она закрыла глаза и плотно сжала губы.
— У вас есть куда уехать?
— Да.
— Хотите, чтобы Эмма уложила ваш саквояж?
— Нет. — Она не хотела брать с собой ничего, что было куплено на деньги Эдварда. — Я только хочу подняться…
Ноги отказывались ей служить, поэтому пришлось ухватиться за лакея, чтобы не упасть обратно в кресло. Стараясь держаться прямо, она медленно прошла в туалетную комнату, там почистила зубы и прополоскала рот, затем тяжело наклонилась над раковиной и прижалась лбом к холодному зеркалу над ней.
Кто-то пытался убить ее… и едва не преуспел в этом.
Что она скажет сыновьям? Что либо их отец, либо дед потенциальный убийца?
Когда она открыла дверь, Джонни уже ждал ее с плащом в руках. Чуть покачиваясь, она пыталась стоять неподвижно, пока он набрасывал на нее плащ. Для слуги он держался достаточно фамильярно, ласково застегивая пуговицы.
— Кто это сделал, Джонни?
Он сосредоточенно пристраивал черный капор у нее на голове. У него была смуглая кожа, но без того золотистого оттенка, как у Рамиэля. Словно ребенку, он бантиком завязал ей под подбородком ленточки капора.
— Я не знаю, мэм. — Он отступил назад и вытащил из-под своего плаща ее ридикюль. — Я знаю только, что это не Эмма.
— Откуда?
— Она сказала мне, что вы не против ее замужества. А слуги не убивают добрых хозяев.
Возможно, Эмма и не пыталась убить ее, но она могла положить начало раздору, сообщив Эдварду о ее вылазках ранним утром.
— Как получилось, что вы оба появились тут так вовремя?
Элизабет без особого интереса отметила, как краска залила смуглое лицо лакея.
— Комната Эммы прямо над вашей, мэм. Мы были… вместе… и я почувствовал запах газа.
— Я не сомневаюсь, что мистер Петре даст Эмме блестящие рекомендации. — Элизабет порылась в своей сумочке и вытащила кошелек с мелочью. — Вы меня простите, что я не очень щедра. Прощай, Джонни, желаю тебе счастья.
— Куда вы поедете, мэм?
Она напряглась.
— Ценю твою заботу, но это тебя действительно не касается.
— Приготовить экипаж для вас?
Либо Томми, грум, либо Уилл, кучер, сообщил Эдварду о ее визите к графине. Ей не хотелось, чтобы кто-либо из домашних знал о ее местонахождении.
— В этом нет необходимости.
Парадная дверь была открыта, а все слуги словно специально работали в разных местах, так что она смогла выйти незамеченной. Солнце ярко светило. Пройдя шесть кварталов, Элизабет попыталась остановить кеб. Тот промчался мимо, как и два других, пока один не остановился.
— Вам куда, мэм?
Расправив плечи, она взглянула на преждевременно состарившееся лицо кучера и указала ему место, куда она хотела направиться. А про себя помолилась, чтобы ей потом не пришлось пожалеть об этом.
Элизабет порылась в сумочке и нашла два шиллинга. Так всю дорогу она и держала их зажатыми в кулаке. Тошнотворный запах грозящей смерти преследовал ее. Ее жизнь никогда уже не будет такой, как прежде. И сама она уже никогда больше не будет такой, как прежде.
Кеб остановился. Открыв дверцу, она спустилась на мостовую, осторожно ступая, чтобы не поскользнуться. Элизабет осмотрелась. В ярком свете дня лондонский ландшафт казался почти неузнаваемым. Дом, у которого она вышла, был построен в георгианском стиле, его четкие очертания говорили об эпохе менее суетной и беспорядочной, каковым было время королевы Виктории.
Ее сердце тревожно забилось, экипаж уезжал. Она сделала свой выбор, назад возврата нет. Элизабет протянула руку и взялась за медный молоток, украшенный львиной головой. Он по крайней мере оставался прежним.
Араб-дворецкий, который был не арабом, а европейцем, в тюрбане и развевающемся белом балахоне, открыл дверь. При виде Элизабет он резко вскинул голову.
— Хозяина нет дома.
Элизабет поняла, что круг замкнулся.
— Что ж, я подожду его.
Глава 19
Рамиэль внезапно проснулся от присутствия в комнате постороннего. В дверях спальни стоял Мухаммед. Тень скрывала его лицо.
— Что случилось? — встревоженно спросил Рамиэль.
— Женщина здесь.
Рамиэль задохнулся.
Элизабет… здесь. Она ни за что не пришла бы к нему среди бела дня, если бы не решилась остаться. В особенности после того, как попросила развод у Эдварда Петре.
Он закрыл глаза, наслаждаясь ощущением того, что она здесь, в его доме, предвкушением встречи. Рамиэль откинул покрывало.
— Хозяин…
Блеск в глазах Рамиэля остановил корнуэльца.
— Она в библиотеке?
— Да.
Рамиэль спустился, перепрыгивая через две ступеньки, босиком, в халате, накинутом на голое тело. Может, это и шокирует ее поначалу, но он надеялся, что скоро Элизабет привыкнет.
В тишине он открыл дверь в библиотеку, так же тихо закрыл ее за собой и встал, прислонившись к косяку из красного дерева.
Элизабет стояла спиной к нему, глядя в просторное окно. У него появилось странное ощущение, словно с ним это уже однажды происходило. Она уже стояла так, когда впервые появилась в его доме, закутанная с ног до головы в бесформенный черный плащ. Сейчас ее волосы отливали золотом в лучах солнца, а платье серого бархата уютно облегало гордую спину и соблазнительно округлую талию, прежде чем перейти в выпуклость смешно расплющенного турнюра.
Словно электрический ток пробежал между ними. Она глубоко вздохнула и обернулась.
Он смотрел, как ритмично вздымалась и опускалась ее полная грудь под серым бархатным корсажем. Кровь закипела в его венах при воспоминании о сладости ее тела, ее груди. Накануне вечером он чувствовал, как бьется ее сердце, и слышал учащенное дыхание, когда он, как малое дитя, прильнул к ее груди и не выпускал соска из жарких губ, пока не довел Элизабет до экстаза.
Рамиэль закрыл глаза, почувствовав полнейшую беззащитность и уязвимость, которой он не знал с тринадцати лет. Вдруг его мужское достоинство покажется ей недостаточным? Или, наоборот, ее оттолкнет его размер, толщина, просто первая встреча с грубой реальностью мужского члена?
— Мой муж пытался убить меня.
Глаза Рамиэля широко раскрылись.
— Что ты сказала?
— Или мой отец. — Голос Элизабет дрожал, словно натянутая струна. — Он мог это устроить. Два дня назад я сказала матери, что прошу развод, и умоляла ее обратиться к отцу за помощью. Вчера, когда я вернулась после встречи с вами… он заявил, что скорее убьет меня своими руками, чем позволит мне разрушить его и Эдварда политическую карьеру.