С протяжным, пробирающим до дрожи, гулом, отворились ворота – гостеприимно впуская Леонардо и отряд воинов. Большая же часть войска осталась за стенами замка – такое число людей он был не в состоянии вместить в себя. Однако это не вызывало ни протеста, ни огорчения воинов – они знали, что пир будет богатым, щедрым – и угощения достанутся всем вдоволь, к тому же, мужчины привыкли к простой солдатской жизни – ночевать на свежем воздухе, греться у костра и охотиться. Площадь замка все это ограничивала, негде было разгуляться. Леонардо и сам был бы рад остаться вместе со всеми своими воинами, но статус, которым обладал нормандский лев, обязывал его к некоторым вещам – например, к тому, чтобы присутствовать на ужине, который наверняка сегодня будет организован в его честь.
Стоило только всадникам оказаться во внутреннем дворике, как из жилого господского дома, улыбаясь во все бородатое лицо, вышел среднего роста мужчина. Его темные волосы, местами посеребренные сединой, были гладко расчесаны и доходили ему до плеч. Чуть прихрамывая на левую ногу, мужчина, подошел почти вплотную к Барону. Конь недовольно зафыркал и демонстративно отвернул морду, делая вид, что не замечает человека. Затем и вовсе собрался было, повернуться задом, но властная рука Леонардо удержала его от этого маневра.
- Смотрю, Барон по-прежнему имеет норовистый характер, - заметил хозяин замка.
- Годы не изменили Барона, - усмехаясь, ответил Леонардо, ловко спрыгивая с коня и пожимая руку мужчине.
- Видимо, тебя тоже годы не меняют, - хозяина замка окинул воина веселым взглядом, - нормандский лев – такой же сильный и смелый.
- То же самое можно сказать и о тебе, Барди, - улыбнулся Леонардо, чуть сильнее сжимая ладонь мужчины.
- Почти, если бы не моя проклятая нога, я бы встал под твое знамя, - с легкой досадой в голосе произнес Барди.
- Не забывай, что твоя нога пострадала при Гастингсе, и пусть она напоминает не о твоей слабости, а о той победе, которую мы все вместе одержали, - Леонардо произнес это голосом, полным твердой уверенности.
- Ты прав, - серые глаза Барди блеснули гордостью, затем, взгляд хозяина дома скользнул со смуглого лица Леонардо на молодую девушку, застывшую, подобно статуе. Она восседала верхом на Бароне. Голубые глаза смотрели в одну точку.
- А это кто? – понизив голос, поинтересовался Барди.
Леонардо, резко вскинув голову, посмотрел на свою пленницу. Её светлое лицо, обрамленное белокурыми волосами, напоминало ему сияние луны. Странное сравнение для человека, не знавшего поэзии, для вояки, которому были чужды все эти замысловатые слова.
- А это, - Леонардо одарил друга самоуверенной улыбкой, - это – прекрасная леди Годива, нежная роза Уэльса, девушка, которой я намереваюсь подобрать достойного мужа. Уверен, среди многочисленных гостей твоего замка, такой непременно найдется.
- Непременно, - растягивая губы в задумчивой улыбке, согласился Барди.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Теплый ветер, пропитанный ароматом лесных трав и мха, колыхал полупрозрачные занавеси на аркообразном окне. Воздух в комнате был столь свежий, что создавалось впечатление, что находишься не в замке, а на лесной опушке. Казалось, сделай шаг – и под ногами почувствуешь приятную мягкость травы, коснешься рукой – и на подушечках пальцев останется запах цветов. Это ощущение отвлекало от той обстановки, что царила в просторном помещении.
Годива сидела напротив высокого, овального зеркала. С гладкой, блестящей поверхности, заключенной в оправу из серебра, на неё смотрела напряженная, уставшая девушка. Синие тени пролегли под глазами, бледность разлилась по лицу, губы чуть подрагивали от волнения. В этот раз причина такого внешнего вида саксонской красавицы была уже не в болезни, а в людях, окружавших Годиву.
Как только Леонардо и девушка прибыли в замок и познакомились с его хозяином, Годиве предоставили покои в восточном крыле – там, где расположились другие знатные гостьи. Это были две просторные комнаты, с огромной кроватью, необходимой мебелью и камином, занимавшим треть от стены. Не прошло и часа, как Годиву пришли проведать две подруги, известные при дворе короля своей красотой и некой экстравагантностью, заключавшейся в том, что молодые прелестницы часто посещали разные балы, отличающиеся не самыми благопристойными ночами, любили участвовать в охоте и не стыдились менять любовников.