Говоря это, Леонардо не шутил и, тем более, не издевался. Не был он изнеженным дворянином, гнушавшимся простой работой. Даже нося титул барона и звание полководца, мужчина не излишествовал, никогда не купался в роскоши, не позволял забраться в сердце привязанности ко всем этим вещам. Вот и сейчас не было трудно Леонардо заняться приготовлением обеда, а после – совместной уборкой, которая, впрочем, совсем скоро переложилась на его плечи, ибо Годива, утомившись, присела отдохнуть – и сразу же заснула, прямо сидя на стуле. Как она не свалилась с него, удивительно. Мужчина, подхватив жену на руки, отнес её на кровать. Задержал взор на бледном лице, ощущая растекающуюся по сердце, нежность. Хотел бы и сам лечь рядом с любимой, погреться, но его ждали дела – в этот раз не военные, не тренировки, а домашние…
Три недели спустя
Годива поставила на стол шипящий горшочек. Какое счастье, что сегодня она не обожгла ладонь и не спалила мясо до черных углей, как в прошлую пятницу. Довольная собой, девушка обвела взглядом убранство дома – хотя по-прежнему, здесь не прибавилось ни гобеленов, ни картин, тем, не менее, это не убавляло уюта, который витал тут. Чистый пол, еще один, сколоченный Леонардо, стул и маленький столик, за которым они вечерами играли в шахматы и попивали чай из собранных нормандским львом местных трав.
Да, среди всей этой нищенской обстановки, нашлось место шахматам. Они лежали на самом дне старого сундука, и обнаружение ящичка с ними стало небывалой радостью для Годивы. Быть может, найди она их в другом месте – например, в замке, то отложила бы «до лучших времен», и, скорее всего, позабыла бы о них. Но тут, находясь на острове только с мужем, вдалеке от господских дел, прекрасная саксонка уже по-другому взглянула на шахматы. Они стали приятным развлечением и тренировкой ума.
Каждый вечер, зажигая свечи, Годива и Леонардо, уютно устроившись на узкой кровати, сражались на клетчатом поле. Поддразнивая и одновременно, приободряя друг друга, муж и жена наслаждались этой игрой. А после – утомившись, они ложились спать. Кровать, безусловно, была рассчитана лишь на одного человека, но Леонардо и Годива умудрялись расположиться так, что засыпали сладким сном. Вероятно, их взаимная любовь, как нежное одеяло, окутывала их тела, делая неудобную кровать комфортной, а старое постельное белье, будто сотканное из шелка. Объятия любимого человека и не на такое способны.
Годива, мечтательно улыбаясь, прислушалась – не идет ли Леонардо. И хотя шаги его еще не были слышны, сердце девушки безошибочно чувствовало – любимый близко. И действительно, несколько секунд спустя, дверь отворилась, впуская в дом хозяина.
С раскрасневшимся лицом после мороза, с улыбкой на губах, Леонардо, не мешкая, тут же подошел к жене, впиваясь в её губы долгим поцелуем. И хотя он не был дома не так долго, ощущал каждой клеточкой тела – как соскучился. Эти чувства были взаимны. Годива с жаром ответила мужу, распаляя и в нем, и в себе желание. Большого труда стоило Леонардо прервать свой поцелуй.
- Завтра можно будет сварить похлебку из птицы, - заявил мужчина, приподнимая левую руку, в которой была куропатка.
Годива, благодарно улыбнувшись, кивнула в сторону стола, на котором стоял их обед – жаркое из заячьего мяса и остатков кореньев, что был у них.
- Выглядит аппетитно, - заметил Леонардо, споласкивая руки водой и садясь за стол.
- Согласна, - сверкнув ясными голубыми глазами, ответила Годива, - все лучше, чем тот уголь, что я приготовила в прошлый раз.
Мужчина одарил жену веселой улыбкой. Его радовало её чувство юмора. Однако, кое-что, по-прежнему продолжало беспокоить нормандского льва. Здоровье жены.
Она похудела. На белом лице остались только одни глаза – бездонные, пронзительные. И у Годивы пропал аппетит. Ела немного, и уже почти 10 дней её регулярно один – два раза в день рвало. Всякие дурные мысли лезли в голову Леонардо. О том, что здешний неприветливый климат и не столь разнообразно питание вредит ей, или же, самое страшное, что его любимая больна смертельной болезнью.
Он боялся думать об этом. Боялся силой мысли придать власть этому страшному предположению. Все свои тревоги, держал при себе, нормандский лев молчаливо, но громко душой просил у Создателя лишь одно: пусть Годива живет долго и счастливо.
Годива, поедая жаркое, наслаждалась его вкусом. Наконец-то, теперь в нее помещается больше, чем три ложки! Наконец-то нет этой противной желчи. Или же… Девушка, зажав рукой рот, выбежала из-за стола и поспешила к выходу из дома. Снова! Снова с ней случилось это!