— Спасибо, Бруно. — Из-за плеча балетмейстера Лаури увидела приближающегося Максима и, прижимая к груди охапку цветов, бросилась в свою гримерную. В уютном закутке царили мир и покой, но она не собиралась надолго задерживаться здесь. Дрожащими пальцами Лаури развязала ленты на стоптанных пуантах и высвободила ноги. Она растерла ноющие ступни и поспешно надела свою повседневную обувь. Схватив полотенце, девушка стерла грим с лица и, набросив пальто прямо на костюм Жизели, стремительно и бесшумно выскользнула из театра через служебный вход.
Полупрозрачный светлый туман стелился над водой, постепенно укутывая город. Бегущей сквозь белесую пелену Лаури казалось, будто ее несет по течению между триумфом и отчаянием.
Засунув руки в карманы и съежившись, одинокая путница почти сливалась с тенями. Ее глаза в горящих глазницах уже высохли от слез. «Я ненавижу тебя… ненавижу — тебя, — крутилось в ее мыслях. — Балет — все, что тебе дорого. Ты живешь только ради этого…»
Лаури добралась до моста и с трудом добрела до его середины. Вода грустно плескалась о камень, поднимая ленивые завитки тумана, прикасавшиеся к ее щекам, словно чьи-то холодные пальцы. Девушка дрожала и, хотя она прекрасно знала, что нельзя стоять на холоде после выматывающего танца, не могла заставить себя вернуться.
Луна скрылась за облаками. Далекая гондола разрезала дымчатую воду, проплывая мимо старинных дворцов, мимо каменных, никогда не засыпающих ангелов и сатиров, насмешливо глядящих в ночь. Вода что-то неразборчиво шептала под черной лодкой; из кафе напротив доносились звуки венецианской песни.
«Скорей бы завтра, скорей бы настало завтра! — Мелодия рефреном отдавалась в голове Лаури. — Господи, дай же мне скорее попасть домой и сказать тете Пэт, что я хочу только ее любви. Пусть другие мечтают превратиться в великих балерин, но только не я».
Лаури развернулась, чтобы уйти с моста, и увидела, как кто-то пробирается к ней сквозь туман. Она медленно отступала назад, пока не наткнулась на парапет. Бледное лицо окаменело от напряжения, влажные от тумана волосы прилипли к тонкой нежной шее.
— Уходите, — попросила она. — С меня достаточно одного вечера.
— Ты думаешь, я действительно могу уйти и бросить тебя здесь? — удивился он. — Как у тебя хватило ума броситься на улицу в балетном платье и легком пальто — слава богу, швейцар показал мне направление, в котором ты убежала. Зная твою любовь к мостам, я вполне резонно предположил, что ты добралась до этого и теперь хандришь здесь.
— Хандрю? — возмущенно отозвалась она. — И вы говорите это после того, как моя тетя попала в больницу, а вы скрыли это от меня — только ради нашего проклятого балета?!
— Лучше, если бы ты рыдала весь сегодняшний вечер в палаццо вместо того, чтобы танцевать Жизель? Известия о твоем триумфе помогут ей быстрее поправиться, я уверен в этом. Я отправил телеграмму в ее больницу как раз тогда, когда ты в глупой спешке сбегала из театра.
— О, — проговорила Лаури, уставившись на него широко распахнутыми глазами. Максим же положил руку на ее влажные волосы и пригладил их.
— Ты еще совсем ребенок, — вздохнул он, обнимая девушку, и ей сразу стало легко и уютно. — Я видел огни кафе на другом берегу. Выпьем горячего кофе?
— Это будет кстати. — Они пошли через мост навстречу музыке и мягкому свету фонарей кафе. Его рука казалась теплой и сильной, и Лаури впервые за долгое время почувствовала себя в полной безопасности. — Спасибо, что вы послали телеграмму тете Пэт, синьор. Вы очень любезны.
— Я могу быть очень добрым. — Лаури ощутила ироническую нотку в его тоне. — Венетта действительно была поражена, когда узнала, что ты считаешь меня бессердечным тираном.
— Не таким уж бессердечным, если точно. — Лаури истерически засмеялась, чтобы скрыть слезы. — Но Венетта знает Максима ди Корте лучше, чем я, — она видела вас с любящей стороны.
— Я не вполне понимаю ход твоих мыслей. — Он остановился и резко повернул Лаури к себе лицом. — Почему Венетта должна знать меня с этой стороны больше, чем кто бы то ни было другой?
— Потому что вы любите ее, — грустно ответила Лаури.
Она слышала, как он судорожно перевел дыхание, и тут же чуть не задохнулась сама, так как он до боли сжал ее руки:
— Я давно знаю Венетту, она мой очень близкий друг, но с чего ты взяла, будто я люблю ее?
— Вы признались в этом в тот день, что мы провели на вилле «Нора». — Лаури била нервная дрожь — от боли, от холода, от близости Максима и от страха потерять его. Девушка пыталась высвободить руки, но чем отчаяннее она вырывала пальцы, тем сильнее он притягивал ее — до тех пор, пока она не оказалась совсем рядом. — Тогда вы объявили, что женщина, которую вы любите, сейчас на острове. — Ее сердце заколотилось, когда сильная рука обвила ее талию. — Синьор — пожалуйста…
— Пожалуйста — что? — подначивал он. — Значит, ты ревновала, когда я сказал, что женщина, которую я люблю, находится на этом острове? Я надеюсь на это, дорогая, поскольку сам я просто сходил с ума от ревности.
— Вы? — выдохнула она, и завеса ее волос накрыла его руку, когда он прижал маленькую англичанку к себе. Сверкнула ослепительная улыбка, так долго заставлявшая страдать ее сердце.
— Я могу ревновать, беситься и испытывать любые другие эмоции, которые переживает любящий мужчина. — Замерев, они стояли на мосту, скрытые от нескромных глаз туманом, и все вокруг хранило тишину, если не считать их дыхания.
Сердце Максима, бившееся теперь в унисон с ее сердцем, разрывалось от нежности и волнения, пока его уста отвечали на вопрос, застывший в глазах Лаури.
— Ты тоже была на острове, разве нет? — горячо шептал он. — Я хотел тогда поцеловать тебя, как страстно любимую женщину, но сначала ты должна была избавиться от своих детских страхов. Вот почему я был безжалостен к тебе, заставив танцевать этим вечером. Я больше никогда не прикажу тебе танцевать, любовь моя, если ты не захочешь этого.
Лаури улыбнулась, прижавшись к плечу Максима, и почувствовала его губы на своем лбу.
— Я обещала танцевать в Лондоне для тети Пэт, — тихо возразила она. — Ничего, Максим, если я поеду к ней завтра?
— Я поеду с тобой, — быстро ответил он.
— А как же труппа? — Лаури посмотрела на него с таким изумлением, что он чуть не упал от хохота.
— Бруно обо всем позаботится. Дело в том, любовь моя, что ты для меня важнее всего. Теперь так будет всегда.
— Всегда? — Эти слова звучали так искренне, так нежно, так многообещающе, что Лаури вновь прослезилась. — О, Максим!
— Ты хочешь принадлежать мне вечно?
Лаури кивнула и, смущенная его серьезным мужским взглядом, опустила трепещущие ресницы.
— Неужели это правда — ты действительно любишь меня? — прошептала она. — Я так наивна, а ты так мудр, ты знаешь так много. Тебе не станет скучно со мной?
— Наивность — всего лишь слово, — тихонько посмеивался он. — Как я просил тебя раньше, не пытайся перемениться, дорогая. Я люблю тебя такой, какая ты есть, люблю всем сердцем, мою неразумную, импульсивную и невинную девочку. Слишком невинную, чтобы понять: я ждал этой минуты с того самого момента, когда впервые увидел тебя.
Его брови лукаво приподнялись над темными, загадочными глазами.
— Ты бы не сбежала из театра, если бы знала это, а?
— А что, если бы я влюбилась в другого? — парировала она.
— Боги не могли так жестоко посмеяться надо мной, ведь я так долго ждал тебя, свою половинку. Ты для меня все, Лаурина. Каждое твое движение, каждая улыбка, каждый твой шаг дороги мне.
И там, на древнем венецианском мосту, где на протяжении многих веков целовались страстные парочки, Лаури и ее возлюбленный скрепили свои чувства этим старым, испытанным способом.
Под мостом проплыла гондола, и голос молодого гребца донесся до них сквозь туман: «Венчайся юной, девушка. Венчайся, пока листья еще зелены…»