– Мы, Драммонды, на протяжении многих поколений славимся своей плодовитостью. Несомненно, отец имел в виду, что даже такой нежеланный сын, как я, в основной задаче не подкачает, – хмыкнул Иннес.
– Вы не хотите иметь детей?
– Я не хочу жениться, а по моим представлениям, первое должно обязательно предшествовать второму.
На сей раз любопытство победило осторожность Эйнзли.
– Почему вы так настроены против брака? – спросила Эйнзли. – Вы не кажетесь мне женоненавистником.
– Вы тоже не производите впечатления мужененавистницы, однако не хотите повторно выйти замуж.
– Как говорится, обжегшись на молоке…
– Ну а я не собираюсь обжигаться на молоке, – парировал Иннес, – мне в жизни, кроме меня, никто не нужен. И меньше всего мне хочется полагаться на другую особу и надеяться, что она составит мое счастье.
Говорил он пылко и убежденно. Видимо, за его словами скрывался горький опыт. Как и за ее собственными.
– Значит, завещание вашего отца поставило вас в невозможное положение, – заключила Эйнзли.
– Как и вас – вашего, – сухо ответил Иннес. – Что случится с вашим наследством, если у вас не будет детей?
– Я смогу получить его, когда мне исполнится сорок лет, и я, скорее всего, постригусь в монахини. – Эйнзли не скрывала горечи. Отца она любила, но ей трудно было смириться с его бездумным приговором. – Но чтобы дожить до этого счастливого дня, ближайшие десять лет мне придется избегать кредиторов мужа. Надо подумать, как выжить без крыши над головой и без куска хлеба, потому что выходить еще раз замуж я не собираюсь.
– И насколько я понимаю, рожать внебрачных детей? Не нужно так на меня смотреть, – продолжал Иннес, – я пошутил.
– Неудачная шутка.
– Извините.
– Знаете, на самом деле я не собираюсь идти на панель в Каугейте, – с вымученной улыбкой призналась Эйнзли.
Иннес накрыл ее руку своей:
– У вас действительно так много долгов?
– Если получу наследство и начну их раздавать, наследства не хватит, – ответила она.
– Хотелось бы мне чем-нибудь вам помочь, – сказал он, крепче сжимая ее руку.
– Вы мне уже помогли – тем, что выслушали. – Эйнзли приятно было его сочувствие. Она ни от кого не ждала ничего хорошего. Решила, что сочувствия она недостойна. – Как говорится, разделенная беда – уже полбеды и так далее… – Она улыбнулась.
– Положение не из лучших.
Вблизи он показался ей гораздо крупнее. Было что-то невероятно утешительное в его широких плечах, в том, как он взял ее за руку, как смотрел на нее – без жалости, но с пониманием. И глаза у него темно-синие… Еще ни у кого она не видела таких глаз.
Сообразив, что ее мысли снова потекли по совершенно нежелательному руслу, Эйнзли опустила голову.
– Если бы отец не поместил мои деньги в доверительное управление, сейчас их бы уже растратил мой муженек, и мне не на что было бы рассчитывать в старости. Несомненно, отец по-своему позаботился обо мне. Мое наследство, может, и отсрочило бы кончину мужа, но всего на несколько лет… А я, откровенно говоря, не вынесла бы еще нескольких лет замужества!
– Не скрою, был миг, когда мне показалось: вот-вот вы признаетесь, что сами убили его, – сказал Иннес.
Эйнзли рассмеялась:
– Возможно, я уже не та робкая серая мышка, на которой он женился, но не думаю, что за годы брака я превратилась в чудовище.
– По-моему, вы – настоящее чудо!
Изумленная, она вскинула голову. Ее поразила теплота в его голосе, и сердце у нее снова часто забилось, когда он поднес ее руку к губам и поцеловал. Его порыв не был вызван простой вежливостью. Теплые губы не спешили отрываться от нее. Несколько бесконечно долгих мгновений он пристально смотрел ей в глаза, а потом сказал:
– Эйнзли Макбрейн, вы самая замечательная женщина на свете!
– Спасибо, я… Спасибо.
– Поверьте, мне очень хочется чем-нибудь вам помочь, но, насколько я понимаю, деньги вам лучше не предлагать.
– Меня так и подмывает их принять, но… вы и сами понимаете, что я не могу, так что тут больше нечего обсуждать. Кстати, мы гораздо больше говорим обо мне, чем о вас. Я так и не поняла, что случится с вашими землями, если вы не женитесь. Что представляет собой доверительное управление?
Ей самой понравился собственный тон. Дрожь не выдавала желания, которое пробудили в ней его губы; она надеялась, что жар, охвативший ее, не отражается на лице.
Что бы ни чувствовал Иннес Драммонд, а ей ужасно хотелось это знать, намек он понял.
– Управляющего назначает поверенный, Баллард, а прибыль, получаемая от управления, переводится в банк. Я не имею права потратить ни пенни, если не женюсь, – ответил он. – И даже если женюсь, есть еще одно условие. Я должен буду прожить в Строун-Бридж год.