— Я знаю. Чтобы не оскорбить нашу гордость, да? У нас ведь, потомственных владельцев ранчо, было столько гордости. Сами довели ранчо до разорения, но не хотели никакого управляющего, потому что это позор, удар по нашему престижу. Как же — что скажут соседи? А потом я сказала эту глупость про нового управляющего, который вот-вот приедет, чтобы ты не относился ко мне как к маленькой девочке, вчерашней школьнице.
— И, тем не менее, ты оказалась самой важной девушкой в моей жизни, разве ты еще не догадалась, Джерри?
Она стояла, потупившись, но тут снова посмотрела на него.
— Ты была такая маленькая, такая хрупкая, — говорил он. — Но такая милая. И ты так прекрасно держалась в седле. А на носу у тебя было десять чудесных веснушек…
— Восемь, — поправила его Джерри.
— Десять. Я сам считал. Видимо, из-за пудры не все их видно. А скажи мне, Джерри, почему ты вдруг стала причесываться и носить эти красивые платья?
— Ты смеешься надо мной, Джим?
Но она знала, что он не смеется. Лицо Джима было так близко… он держал ее руку прижатой к своему сердцу. Его губы были совсем близко возле ее губ. Неужели это может быть?
— Я… просто хочу выглядеть красиво, — прошептала она.
— А мне казалось, что ты выглядишь красивой и в потертых джинсах, и рубашке с прорванным локтем.
Его дыхание обвевало ей лицо.
— Хочешь, я надену их для тебя, Джим?
— Нет. — Он касался ее губ своими губами. Это было похоже на дуновение ветра. — Ты мне нравишься в розовых платьях и в нарядных туфлях, с распущенными золотыми волосами и с веснушками на носу. Ты мне нравишься в любом виде, дорогая, если я могу держать тебя в своих объятиях.
Последние слова были почти не слышны, потому что он прильнул к ее рту губами и нежно обнял ее.
— Милая моя Джерри, — сказал он через некоторое время. — Ты согласна выйти замуж за друга семьи? За одного очень, очень надежного человека?
— А он хороший ковбой? — спросила она, передразнивая саму себя. В глазах у нее плыли соборы и шпили, и воздушные замки, а под ногами цвела радуга.
— Он — воплощение всех добродетелей, — ответил Джим.
Он снова прильнул к ее губам, и она забыла обо всем на свете в его объятиях.
Непонятный шорох, донесшийся с боковой веранды, заставил их быстро разорвать объятия и отпрянуть друг от друга.
Не выпуская руки Джерри и ведя ее за собой, Джим выглянул за угол.
Саймон был на своей постели — он стоял на голове и держал на вытянутых вверх ногах подушку, балансируя, чтобы не упасть.
— Что это за фокусы? — строго спросил Джим.
Но Джерри расхохоталась. В глазах у нее сверкали слезы, как звездочки.
— Он, наверное, подглядывал за нами из-за угла, Джим, и по-другому никак не может выразить свои чувства.
— Конечно, я просто спятивший запутавшийся ребенок, — пожаловался Саймон, голос его доносился снизу. — У меня в голове все перевернулось, и я все перепутал — насчет вас и Лулу с Дэвидом. Поэтому я решил: если встану на голову, может, мир снова станет прежним.
— Ты сейчас в самом подходящем положении, — сказал Джим, — чтобы дать тебе хороший шлепок по одному месту.
Саймон немедленно вернулся в нормальное положение и уселся на кровати.
— Ой, Джерри! — воскликнул он в изумлении. — У тебя слезы на глазах.
— Это потому, что я очень счастлива.
Саймон умоляюще взглянул на своего дядю.
— Смешные эти девчонки — все у них наоборот! — заявил он.
Джим посмотрел на Джерри, и голос его сразу смягчился.
— Давай прогуляемся, — предложил он.
— По роще?
— Да, дорогая. Мы там можем посидеть. Помнишь?
Не говоря больше ни слова, они спустились с веранды и вышли в лунную ночь.
Саймон перекувыркнулся на полу около кровати, потом забрался под простыню и угомонился.
Но Джим с Джерри до рощи так и не дошли. Где-то около садовой калитки они остановились.
— Знаешь, Джерри, — начал Джим, — я видел твое лицо, когда Эверард проболтался за ужином. Значит, тебе было очень важно, что я думаю. Я готов был подбежать к тебе и расцеловать в этот момент. — Он остановился и посмотрел ей в лицо.
— Джим, ты останешься на «Янду»?
— На веки вечные. Прошли времена моих скитаний. Я хочу, чтобы была женщина, к которой я мог бы возвращаться по вечерам…
Джерри вздохнула:
— А я хочу, чтобы был мужчина, который возвращался бы ко мне вечером домой. Конечно, если я больше никогда не буду ездить на выгон с ковбоями.
— Никогда, дорогая. Отныне у тебя будут другие дела.
— Да, Джим, я очень на это надеюсь.