— Ну и в-четвертых, — добил папа, — какого черта ты сунулась в чужую Секунду?
Наверное, я скосила глаза на Яна и даже чуть склонилась в его сторону, потому что отец отреагировал мгновенно:
— На него даже не смотри! Он несведущий, так что в таких ситуациях тебе положено соображать за двоих. И останься ты снаружи, толку было бы больше.
А-то я не знаю.
— Пап…
— Не папкай. — Он наконец оторвался от лицезрения светлого лика поручика и зыркнул на меня: — Представила бы, что ли.
— Старший следователь Ржевский, — оживился Ян, до того явно думавший о чем-то своем. — Следственный отдел по Заволжскому району.
Папа изогнул бровь, и я поспешно вставила, в точности скопировав услышанное в день нашей первой встречи:
— Да, Ржевский. Нет, не поручик. Майор юстиции. — Потом подумала мгновение и добавила уже от себя: — Ян.
— Виктор Степанович Зеленцов, — важно кивнул отец и пожал протянутую руку.
Я залюбовалась, а следом испугалась, осознав, насколько похожи эти двое. Не мастью — все же папа достаточно смуглый брюнет, а Ян светлокож и светловолос, — но ростом, шириной плеч, выправкой, грубоватыми чертами и острыми взглядами…
Неужели старик Фрейд был прав, и Ян мне нравится из-за его сходства с моим отцом?
Стоп. А с каких пор Ян мне нравится в этом смысле?
Пока я пыталась разобраться в своих судорожных мыслях, мужчины обменялись парой фраз — и я даже под пытками не вспомню, о чем они говорили, — а потом папа развернулся к Матвею:
— Возвращайся к бабушке, скажи, что все нормально.
— Но… — запротестовал было мелкий, но, получив в ответ фирменный отцовский взгляд в стиле «я тебя породил…», скривился и мгновенно исчез в алом кольце портала.
И с каких пор младший у нас тоже пограничник? Еще и огненный… А я в его возрасте только в невидимку играла да свечки зажигала во время рождественских гаданий, чтоб несведущих подружек попугать.
«Завидовать нехорошо», — одернула себя и подняла глаза на папу.
— Идем, горе луковое, — вздохнул тот. — Надо ж узнать, во что ты вляпалась.
Узнавать, во что я вляпалась, папа решил без моего непосредственного участия и даже присутствия и, едва мы миновали пустой мрачный холл первого этажа и поднялись на второй, взглядом указал нам с Яном на жутко неудобные коридорные кресла, а сам устремился к кабинету Ковальчука.
Я послушно села, подождала, пока за отцом закроется дверь, и снова вскочила на ноги.
— Подслушивать будешь, — не спросил, а констатировал поручик.
— Буду, — не стала врать я.
И, схватив его за руку, поволокла в конец коридора.
— Я-то там зачем? — вяло возмутил Ян, впрочем, не оказывая физического сопротивления.
— Начальство любит ловушки для любопытных. Я их не замечу, а ты проявишь.
— Ну конечно, я ж великий проявитель.
— Тс-с, — цыкнула я и подтолкнула его к двери.
Скорчив скептическую гримасу, поручик скрестил руки на груди и замер недовольным памятником самому себе.
— Долго стоять? — спросил шепотом.
— Думаю, уже можно.
Странно, но ловушек не было. Ни одной. Даже банальная звуковая защита не проявилась. Неужели дело все-таки не в Яне? Или Ковальчук окончательно зазнался и решил, будто его все настолько боятся, что и так не сунутся?
Сомневалась я ровно пять секунд. Затем глубоко вдохнула, зажмурилась и осторожно прижалась ухом к двери.
Меня не шибануло током, не оглушило и даже не отбросило на несколько метров.
Наоборот — я услышала голоса. Громкие, отчетливые.
Вот только говорили отнюдь не отец с Ковальчуком, а охотники — трое, если не ошибаюсь: мой любимый Рогожин, вездесущий Махов и так и не избавившийся от акцента Антадзе.
Даже не пытаясь вникнуть в суть разговора, я отпрянула, хмуро огляделась и вновь припала к стыку между косяком и створкой.
— Что такое? — зашипел рядом Ян.
Кажется, кое-кому тоже не чуждо любопытство.
— Тихо.
Охотники общались на повышенных тонах. Махов явно злился, Рогожин поддакивал, а Антадзе пытался всех успокоить.
— …на руку, — убеждал он.
— С чего вдруг? — рычал Махов. — Пока только работы прибавилось, а результата нет…
— Будет, не все сразу.
— А если она догадается? — влез Рогожин.
На секунду повисло молчание, а потом раздался дружный ржач и чье-то «Ага, как же!»
Это о ком они такого хорошего мнения? Знаю, я мнительная, но когда слышу от них какую-то гадость, сразу тяну ее на себя… Хотя с чего охотникам говорить обо мне в таком странном контексте?