— Меня не Ковальчук послал.
— Как же, как же, как же, — бормотал Исаев, шурша тетрадками.
Из них то и дело вылетали исписанные листки, кружили по комнате и оседали на грязный пол.
— В кабинет меня хочет посадить, в кабинет, в кабинет…
— Федор Геннадьевич, — начала злиться я, — уделите нам пять минут и мы уйдем.
Исаев замер и вскинул голову:
— А так не уйдете?
— Так — нет. Еще и подмогу притащим. Вас, конечно, не арестуют, но нервы помотают и время отнимут. Гораздо больше, чем пять минут.
— Такая хорошая матушка, — скривился старик, — и такая нехорошая Сонечка.
— Федор Ге…
— Говори уже, говори уже, говори!
Я повернулась к Яну, и он развел руками, мол, это твоя территория, действуй, а я в который раз подивилась его благоразумию и сдержанности. Любой другой мужчина уже бы рвался в бой, а уж следователь — и подавно. Но поручик умный, понимал, что со мной поделятся с большей вероятностью…
— Ну же, ну же, ну, — поторопил Исаев и даже ногами потопал.
Седые пушистые волосы всколыхнулись в такт движениям.
— Вы делали для кого-нибудь недавно зелье забвения? — в лоб спросила я.
Исаев затряс головой:
— Не говорю о клиентах, не говорю, никогда не говорю.
— Фед…
— Никогда, никогда, никогда!
— Меня опоили вашим зельем! — выпалила я, пока он опять не перебил своими истеричными повторами.
Зельевар потрясенно замер и моргнул.
— Вырвали из моей памяти десять часов жизни, — продолжила я, шагнув ближе. — Я должна знать, зачем, Федор Геннадьевич, иначе меня убьют.
Исаев рукой нащупал за спиной стул, плюхнулся на него и закрыл глаза.
— Ну зачем он так, зачем он, зачем… Обещал ведь. Обещания надо выполнять.
— Кто он? — все-таки вмешался Ян, но зельевар, кажется, даже не заметил, что вопросы ему уже не я задаю.
— Антошка. Хороший мальчик, хороший, хороший. С внучком моим дружил, с первого класса не разлей вода. Я же не мог отказать? Не мог, не мог.
Он словно пытался убедить самого себя. И глаз так и не открыл и про нас будто бы забыл.
— Антон Беляк? — уточнил Ян.
— Антошка Беляк. Хороший.
— Никто не спорит, — проворчала я. — Он объяснил, зачем ему зелье?
— Он сначала про тебя спросил, — вдруг ошарашил нас Исаев, наконец удостоив прямым взглядом.
Вертикальные зрачки сузились до едва заметных щелок.
— В смысле, про меня?
— Не про тебя. И про тебя. То есть про брежатых в целом. Про всех, про всех, про всех, но вышло, что про тебя.
— Ничего не понимаю…
Я растерянно оглянулась на Яна, и он пожал плечами.
— Брежатого он искал. — Исаев с кряхтением поднялся. — Настоящего, говорит, дай мне настоящего-пренастоящего. Есть, спрашивает, у вас такие в городе. А я ему: как не быть, Сонечка же к нам перебралась, куда уж настоящее. А потом он сразу про зелье, дескать, дашь? Ну а как не дать, как не дать, как не дать. Я ему: не для Сонечки, надеюсь? А он: нет-нет-нет, совсем для другого дела. Ну я и подумал, и правда, кому ж в голову придет брежатому память тереть. Никому. Никому. Никому…
Словно выдохшись, он оперся руками на стол и заворожено уставился на бегущую по проводам жидкость.
— Как там Антошенька-то? — спросил отстраненно.
— Мертв, — резко ответил Ян.
— Мертв, мертв, мертв… — эхом повторил старик. — Я больше не знаю ничего, не знаю, не знаю. Все, что знал, рассказал. Веришь, Сонечка?
— Верю, Федор Геннадьевич.
Все-таки я слишком жалостливая. Вчера над судьбой Ковальчука охала, сейчас с трудом сдерживала слезы при виде расстроенного Исаева…
— И что значит «настоящий брежатый»?
— То и значит, что настоящий. Тебе лучше знать, лучше, лучше… — Он быстрым движением вытер скатившуюся на морщинистую щеку слезу и взмахнул рукой: — Идите уже, идите, идите. Работы много…
Ян открыл было рот, но я предостерегающе покачала головой. Если сейчас начать давить, Исаев взорвется, и мы уже ни одного внятного слова не получим. Стала я как-то свидетелем подобной сцены — потом долго пыталась развидеть. Неспроста одарила его природа наследством Изгоев — рогами да глазами драконьими — ох, неспроста.
— До свидания, Федор Геннадьевич, — тихонько попрощалась я и, не дожидаясь ответа, потянула поручика на выход.
— Мы могли бы его дожать, — ворчал Ян, пока мы спускались по лестнице. — Что еще за брежатые? Это что-то из древнеславянского? Звучит странно.
Видимо, услышав мой вопрос про «настоящих брежатых», он решил, что я тоже не поняла, о чем говорит ополоумевший зельевар. Но я поняла. По крайней мере, ту часть, что касалась нашей братии.