Я бы много чего рассказала, если б не стояла соляным столбом посреди дороги, пожирая призрака саднящими от напряжения глазами.
Например, как сама при первом столкновении с такой вот тварью в нежном возрасте пятнадцати лет ринулась прочь, оглашая морг, где меня заперли, истеричными воплями. И как легко призрак меня настиг. Как влетел в мое тело на полной скорости. Как я орала, пока он вынимал из потаенных уголков моей души все самое жуткое и болезненное…
Не думаю, что кто-то из родных понял, что они со мной сотворили. Для них магическая защита от непрошеного вторжения — это нечто само собой разумеющееся. Да и вообще, магия в их жизни, как в моей, скажем, умение безболезненно ходить. И там, где я не задумываясь переступаю неудобно высокий порожек, какой-нибудь бедолага с тростью пыхтит, морщится и материт криворуких строителей.
Конечно, если б я объяснила, они бы поняли. Но в первые недели после пережитого шока я и смотреть-то на них не могла, не то что беседы вести. Затем пришла жгучая обида — как, как они могли так со мной поступить? Потом злость и жажда мести — вот вырасту, всем вам покажу, или умру, тогда поплачете. А потом миновал год, два, три, и эмоции улеглись, оставив после себя легкую горечь, что появляется на языке всякий раз, как я вспоминаю о тех временах.
Мне давно не хочется никому ничего объяснять и доказывать. Вероятно, зря. Может, как раз это ключ к избавлению от застарелых фобий.
Как бы там ни было, вот она я, в комплекте со всеми своими страхами и тараканами, заледеневшая, хрипящая и не способная дать поручику внятный — или хоть какой-нибудь — совет.
— Соня, ты меня пугаешь, — вновь заговорил Ян, на сей раз совсем рядом.
Знал бы он, как я пугаю себя…
Мне бы сейчас хоть чуть-чуть спокойствия, я бы сумела соскрести с донышка успевшую восстановиться за пару дней магию и отвлекла бы призрака. На мгновение, на миллисекунду, но отвлекла бы. А так…
— Соня, отзовись, или я чего-нибудь не то сделаю…
Ян, кстати, вполне успешно и сам догадался особо не дергаться и медленно отступать от заторможенных рук призрачной твари. Заодно и меня потихоньку оттаскивал прочь, пока она, продолжая закрывать и разевать рот — прям ожившая картина Мунка, — ползла следом.
Красное марево, размытая тень, тонкие руки, длинные когтистые пальцы…
Дыхание поручика опалило мое заледеневшее ухо, а потом он как следует меня встряхнул:
— Соня, мать твою!
Я, подражая призраку, тоже открыла рот, но выдавить смогла только очередное «агхххррр».
Точно, решено, если выберусь из этой передряги живой, устрою сеанс семейной психотерапии, на котором выскажу родным все, что думаю об их воспитательной и блокоснимательной самодеятельности.
Меня тут, между прочим, мужчина мечты почти обнимает, такой шанс, а я изображаю Буратино времен полена, а не мальчика… Обидно.
— Ну все, с меня хватит…
Когда мой сузившийся мир вдруг начал заваливаться на бок, перевернулся, а потом и вовсе сменился беспросветной коричневой стеной, я решила, что таки грохнулась в обморок. Но почему-то продолжала слышать все, происходящее вокруг. И холодно было по-прежнему. А еще ребрам стало очень больно, и нос периодически тыкался в гладкую кожаную поверхность, которая пахла… хм, как ни странно, кожей и пахла.
Я пару раз моргнула и порадовалась, что хоть веки мне пока не отказали.
— Сама напросилась, — бормотал Ян где-то наверху. — Оно вроде не слишком проворное, так что уходить будем медленно… бежать вряд ли стоит. Сколько читал инструкций по общению со всякими магическими, да и немагическими зверюшками, там все время советуют не бежать…
«Нашел зверюшку», — раздраженно подумала я и вдруг дернула руками, которые болтались над головой. Или, скорее, под, учитывая, что сама я, судя по всему, висела тряпочкой на плече поручика и терлась физиономией о его куртку.
Двигательные функции возвращались!
— Я тебе все это говорю, потому что как-то страшно, знаешь ли, по-черепашьи уползать от этой спагеттины в абсолютной тишине. Ну и если я вдруг соберусь сотворить что-нибудь особо глупое и несовместимое с жизнью, ты там пикни, что ли… Хотя, наверное, я уже туплю, болтаю тут… а оно идет на звук, да? Ушей вроде не видно. Вообще ни хрена не видно. Ты меня слышишь, спагеттина? Эй, а она беззубая и безглазая…
Ян все трещал и трещал, а я мысленно фыркала и, чувствуя, как отступает внутреннее напряжение, пыталась вновь пошевелиться или выдавить из себя хоть слово.