Амара печально улыбнулась:
— Вот я и прожила достаточно, чтобы меня обнял властитель Державы. Да хранит Фортуна каждый ваш шаг, ваше высочество.
Тит не понял, что же она имела в виду, но времени спрашивать не осталось. Он направил на нее палочку, и не успела Амара упасть, как механические когти продрали вход в пещеру.
Глава 21
На лугу перед замком Спящей красавицы царил хаос: твари всех мастей, огнедышащие драконы, мечи и булавы смешались в один обезумевший хоровод. Над холмами вздымалась Небесная башня.
К беглецам кинулся огр, но тут же попрощался с головой, стоило Кашкари взмахнуть палочкой. Циклопа из «Хранителя Башни Быка» постигла та же участь.
Иоланта еще никогда не видела Кашкари в такой ярости.
Предоставив ему разбираться с угрозами, она развернула палатку, что прихватила из лаборатории, и покрыла ткань слоем дерна, дабы защитить от острых предметов и скрыть от бесчинствующих животных. Подготовив укрытие, Иола затащила Кашкари внутрь и с шумом втянула воздух при виде его пропитавшихся кровью шаровар.
Затем поспешно очистила и перевязала его рану.
— Не смей вести себя так небрежно, Мохандас Кашкари. Уяснил?
Кашкари отшвырнул палочку и сжался в комок. Лицо его было мокрым от слез.
Иоланта присела рядом:
— Мне жаль. Очень, очень жаль.
— Я послал ее на смерть. Рассказал свой сон во всех подробностях, даже описал украшение на руке. Наверное, тогда она узнала себя. Вот почему вышла за моего брата и в тот же день отправилась на наши поиски. Не из-за резни в Калахари, а из-за моего сна.
Иоланта вспомнила, что сказала Амара в то утро на маяке, мол, предсказанные события не столько неизбежны, сколько неодолимы. И молитва, что она пела — Амара просила храбрости, чтобы ей хватило духу поступить как дόлжно, когда настанет время.
А ее спокойный, искренний ответ, всего пару часов назад, на том каменном гребне, когда Иоланта спросила, зачем Амара явилась в Атлантиду? «Чтобы помочь вам».
Чтобы помочь.
И она помогла. А по пути спасла Иолу, спасла их всех. Но какой ценой для себя? Какой ценой для того, кто любил ее?
Иоланта обняла Кашкари и тоже заплакала. За него, за Амару, за ее супруга, что остался позади.
Кашкари уронил голову ей на плечо и тихо заговорил, будто сам с собой:
— Я впервые увидел ее во сне, когда мне было одиннадцать. Словно вокруг ночь, повсюду факелы, а она танцует. На ней была изумрудно-зеленая юбка и серебристая шаль с такими тяжелыми бусинами на бахроме, что они звенели точно капли дождя всякий раз, как Амара поворачивалась. Она танцевала в толпе, улыбалась и смеялась. Обнимала всех женщин, целовала всех детей. Я никогда не видел никого столь же счастливого. Оказалось, мне приснилась ее помолвка. Амара танцевала ночь напролет, и мой брат ни на миг не отвел от нее взгляда. — Голос Кашкари сорвался. — А теперь он больше никогда ее не увидит.
В детстве многоликий мог принимать облик другого, а затем с легкостью возвращаться к своему. Но взрослый, изменившись, оставался таким навсегда. В жизни и в смерти Амара отныне будет точной копей Иоланты.
Никто более не увидит ее удивительно красивого лица. Никогда.
Иола закрыла глаза и представила себе помолвку Амары и Васудева. Огни, музыку, притопывание танцоров, витающий в воздухе аромат специй и цветов. И Амару, полную любви и жажды жизни, когда она еще пребывала в блаженном неведении о поджидающем ее смертельном пророчестве.
На плечи обрушилось отчаяние. Судьба — жесточайший из господ. Каждый избранник нес на себе груз проклятия. Даже те, кого просто прибивало к ним волной, чаще всего шли на дно.
Иоланта открыла глаза. Ее приветствовали безликие серые стены палатки, озаренные призванным магическим огнем. Все такое холодное, унылое и сугубо практичное. Никакой радости, музыки или праздника, только рев хаоса снаружи.
Иола подняла палочку, желая… сама не зная чего. И только сейчас заметила: магический предмет изменился. Словно во сне она вспомнила, как Тит забрал у нее простую палочку и вручил взамен свою.
Иоланта никогда не видела подобной — из рога единорога, украшенную символами четырех стихий и словами «Dum spiro, sperо».
Пока дышу — надеюсь.
Впервые она увидела эти слова в день, когда призвала молнию. И вот вновь они, перед самым концом.
Что это, божественный промысел или насмешка судьбы?
Теперь уже неважно. С надеждой или без, у них все равно оставалось незавершенное дело.
— Ну же, — позвала Иола, тряхнув Кашкари за плечо. — Ты ведь не веришь в неизбежность пророчеств. Идем. Если вскоре доберемся до дворца главнокомандующего, может, все еще закончится хорошо.