Я поднимаю взгляд, и кажется — моего лица касаются не его глаза, а колючие, темные волны прибоя. Господи, какой же он… Бескрайний. Просто стой и смотри. С колен — отличный вид, между прочим. Черта с два я его уступлю.
— Да, я оклемалась, Господин.
Когда-то я зареклась говорить это слово. И называть так мужчину. И вот так, раболепно, измученно сидеть на коленях у его ног, и украдкой пробовать кончиком языка его ладонь.
Правда тогда я даже не подозревала, что Александр Козырь вообще существует. Вот такой вот весь резкий, жесткий, абсолютно невозможный, но такой реальный, что весь мир на его фоне просто мерк..
Не так и плохо сделать исключение для мужчины-исключения…
— Собирайся, — пальцы его проходятся по моему подбородку, как по горлу кошки, поощряюще — но требовательно, — в этом клоповнике мы задерживаться не будем.
Я поднимаюсь на ноги скорее на рефлексах, чем осознанно.
Слейвспейс — бесконечный кайф выполнять приказы Александра Козыря — делает все за меня. Я прохожусь по номеру, собирая свои девайсы обратно в сумку.
Касаюсь их, пальцами скольжу по кожаным рукояткам, по гибким хвостам и понимаю — все. Отказало. Уже не прет. Не отдается в груди моей глухая истома, не хочется не то что расписать спину Нижнего своего, да даже просто звучно разрезать воздух резким щелчком.
Будто разом закончились запасы силы и потребности.
Боль… Боль закончилась. Вот эта вот моя космическая, которая мешала дышать и не ненавидеть мир по утрам. Которую я и выпускала, всякий раз когда надевала шипастые туфли и шла снимать шкуры.
И стало так хорошо-хорошо, будто впервые за много лет встал на нужное место какой-то сустав, и все вдруг начало работать как надо.
— Все собрала? Тогда на выход, Летучая.
— Одну минуту, Господин, — впервые за много лет улыбка моя выходит не вызывающей, а кроткой.
Козырь приподнимает бровь, удивляясь моей задержке. А я — просто подхожу к урне в углу и топлю в ней сумку со всем своим арсеналом Госпожи.
Ни капли сожаления в душе не шевельнулось.
Что ж, я так и думала, что не шевельнется!
Поворачиваюсь к Алексу – и словно бабочка на булавку сама насаживаюсь грудью на его взгляд. Внимательный, цепкий, испытующий.
Он мог бы задать мне не один вопрос – уверена ли я? Действительно ли этого хочу? Не пожалею ли?
Но это вопросы для того, кто меня не чувствует. А он – просто протягивает руку ладонью ко мне, давая понять, что уходить без меня не собирается.
И так он резко дергает меня к себе, когда я за эту его руку берусь – будто всерьез хочет переломать мои ребра ударом торса.
— Не можешь без красивых жестов, да, Светочка? – спрашивает и тут же кусает меня в шею. Бесцеремонно, с силой, без опостылевшей мне до предела бережливости.
— Господину не нравятся мои жесты? – я бы хотела подобрать более красивое слово, но вот это предложение я именно выскуливаю. Задыхаясь от острого желания большей боли. Еще большей.
Жесткие пальцы ложатся на мое горло. Сжимаются жарко, толкают вниз, заставляя ноги подломиться, а колени снова поцеловать пол.
— Ох, если бы не нравились, — Алекс вздыхает будто бы с сожалением, — ты же мне все планы рушишь, Летучая. Все, что только можно. Думал так отсюда уйдем, но нет. Не уйдем. Не так.
— А как уйдем, Господин? – от хватки его пальцев темнеет в глазах. Он и раньше не раз палился, что склонен распоряжаться всем, даже правом на дыхание, и меня это всегда только заводило. Заводит и сейчас. Так заводит – впору опять скулить. Нетерпеливо, умоляюще скулить. Даже зная, что он не внемлет, в этом – точно нет. Так даже лучше. Просто пусть знает, что я сейчас подыхаю от совершенно непотребного желания ощутить его член в себе. Пусть ухмыльнется этому. Пусть лишний раз убедится, что моя потребность в нем – лютая. Бешеная. Раз он выбрал меня – смысла больше нет молчать об этом.
Алекс молчит и продолжает давить мне пальцами на горло, мешая дышать. Смотрит в лицо. Любуется. А я – как паршивец Ив раньше, подбираюсь, подтягиваюсь выше, чтобы шея моя лучше легла в его ладонь.
— Умница, — давление становится сильнее, воздуха – еще меньше, сердце в груди метается в панике, — какая же ты умная, моя девочка. Стоило ждать, пока ты дозреешь. И все остальное – тоже стоило делать.
Он впивается в мой рот, все так же не давая дышать. Целует, пока мое тело пытается изыскать пару лишних глотков воздуха в легких. Хотя нельзя сказать «целует» про это действо.
Он жалит меня своим языком, клеймит своим раскаленным ртом. Тянет из груди остатки души, что раньше не успел вытянуть.
Я ненавижу тебя, Козырь.
Ненавижу и просто без ума.
Иному я бы не позволила делать со мной ничего такого. Подводить меня так близко к грани, заставлять задыхаться, лихорадочно трястись от мысли – а что если не отпустит, но в то же время знать – отпустит. Когда нужно. Когда…