Она захлопывает пудреницу так яростно, будто дергает за рычаг моей гильотины.
— Проваливай, потаскушка, — шипит так натурально, аж завидки берут. Я так не умею.
— А то что? — поддергиваю Дервиша к себе поближе.
— А ты думаешь, что твой фавор вечен? — стерва презрительно на меня щурится.
— Где-то это я уже слышала, — позевываю, — кажется, три недели назад. Перед тем, как вас постигло семейное несчастье, Кристина Сергеевна. Печально, что вы не сделали выводы из вашей предыдущей неудачи.
Моя противница бледнеет от ярости, делает шаг вперед. Дервиш тоже — двигается на полкорпуса, щерит голодно зубы.
— Тише, мальчик, — я натягиваю поводок до предела, напоминая, что команды к атаке не было.
Мы перекрещиваемся взглядами, схлестываемся взаимной неприязнью. Хотя ладно, чего уж тут, скорее ненавистью. Я — разрушила её брак. Она — тридцать лет трахалась с Ним. Интересно, что такое могло бы вдруг случиться, чтобы я могла спокойно стоять в трех шагах от этой курицы и не мечтать вцепиться пальцами в её кучерявую гриву?
И все же, сейчас… Мне есть чему удовлетворенно улыбнуться.
— Идем гулять, мальчик, — разворачиваю морду псины в сторону клятого комплекса, — не надо есть эту тетю, тебе диетолог запретил есть старое мясо.
Ухожу, ощущая на лопатках бессильный яростный взгляд. Упиваюсь, что уж там. Только когда мы отходим на достаточное расстояние от моей противницы, тянусь к песьему загривку и треплю по нему с затаенной нежностью.
— Черт с тобой, паскудник, — ворчливо замечаю я, — можешь воровать у меня одеяло сколько захочешь.
Дервиш дергает хвостом — ему, мол, эти высочайшие разрешения поборту, он не собирался отказываться от вредных своих привычек. Несется к первому препятствию на своем пути.
Вечен ли мой фавор?
Черт его знает.
Но судя по злому взгляду Кристины Сергеевны Козырь, выписанному этой псине — она явно надеялась, что хоть Дервиш между нами двумя выберет её. И я рада бесконечно, что ей обломалось!
Глава 22. Доверяющая
— И что, ты веришь ему?
Георгинчик старательно выдерживает количество иронии в своем голосе, потому что знает — он не вытянет говорить со мной саркастично. Я же снимаю с вешалки графичное черно-белое платье с ассиметричным плечом и критично щупаю швы. Мне по качеству шмоток этого бренда сегодня к шести нужно сдать статью на пятьсот слов.
— Верю в чем?
— Веришь, что мужик его состоятельности, его возраста, его аппетитов довольствуется одной тобой? Не заходит к жене по памяти. Не навещает скучающих любовниц…
Иголки, иголки, иголки.
Сразу видно, Георгинчик давно не чесал внутреннего суку-инквизитора и сыплет, сыплет свою правду-матку от души.
Отбрасываю черно-белое платье, выуживаю из груды цветастых тряпок на вешалках ярко-карминовое. Правда смотрю не на него, смотрю выше, пробуя вопросы Георгинчика на вкус. А потом, к его разочарованию, просто пожимаю плечами.
— Да, верю. Не заходит, не навещает, довольствуется.
— Светик! — Георгинчик закатывает глаза. — Я вот не понимаю, это ты себя так любишь, или просто первый раз влюбилась, что готова на суровую реальность глаза закрыть?
— Влюбилась в первый раз, — я фыркаю и снова придирчиво уставляюсь на платье, — Гош, первый раз у меня в садике был. В четыре годика. Так что не смеши.
— И все-таки! — Георгинчик паркует свою задницу в фиолетовых клетчатых штанишках на подлокотник дивана. — Светлана Клингер не носит мужикам кофе. Светлана Клингер пьет кофе из их черепов. Такую тебя я знаю.
— Тебе другой и не светит, — дарю ему ехидненькую улыбочку, — ты о существовании той, второй моей стороны знаешь только потому, что слишком любопытная скотина. Почему ты не можешь приезжать пораньше? А точно-точно ты не можешь приезжать пораньше?
— Ну конечно, — Гошик деловито выпячивает подбородок, — я твой куратор, стажерка. А ты совершенно забыла про субординацию.
— И вспоминать не собираюсь. Живи с этим, и постарайся не мучиться, — советую я насмешливо.
Он наблюдает за мной со смесью снисходительности и любопытства. Такое выражение лица частенько появляется на лицах маститых кобелин, которые уверены, что их драгоценного члена никто не достоин получать дважды. И вот когда кто-то из идейных союзников выходит из клуба — вот тогда-то и лезет на их рожи вот это вот выражение лица. Когда корона вроде давит, “а я вот не такой лох”, но в то же время, возможно, и он бы хотел, чтобы кто-то вот так даже думал о нем с большой буквы.
— Знаешь, самое забавное в том, что Он все свое время со мной проводит и я в Нем не сомневаюсь, — проговариваю я неспешно, снова и снова пролистывая платья на вешалке, — Он много времени проводит на работе, и в разъезды тоже мотается, и в теории возможность левака у Него, конечно, есть.