Гилдерой Локхарт спал и улыбался во сне. Его прекрасные светлые кудри разметались по подушке. Гермиона присела на стульчик для посетителей и всмотрелась в лицо человека, который сделал ее учебный год таким… нескучным. Человека, который почему-то стал ее первой влюбленностью.
«Прощайте, мистер Локхарт. Вы владели умами сотен школьниц и домохозяек волшебной Британии. Вы были прекрасны и обворожительны. Вы кружили головы и играли чужими сердцами. Это была прекрасная судьба, не правда ли? Наверняка вы не хотели бы никакой иной.
Вы никогда не были тем, кем хотели казаться. Вы вовсе не рыцарь без страха и упрека, вы даже не находчивый авантюрист, вы самозванец, плут и мошенник. Но у вас был, был этот образ, в который вы так мучительно для меня и незаметно для себя не попадали. Вы обманывали не только других, вы обманывали и себя. Вы хотели жить в том прекрасном мире, где все восхищаются вами, кроме злодеев, погибающих через сотню страниц. Вы хотели бы жить в своей книге, не так ли? И вы жили в ней. Вы очень старались жить в ней.
Те люди, чьи подвиги вы присвоили себе. Чьи жизни загубили. Помнили ли вы о них, ежедневно, ежечасно, так, как надлежало бы помнить тому, кто совершил подобные злодеяния? Сомневаюсь. Думаю, вы забывали о них, как только разживались очередной историей. Вы умели не обращать внимания на то, что вам неприятно. Игнорировать факты. Игнорировать реальность. Игнорировать собственные поступки. Вы не злодей, не жалеющий своих жертв. Вы тот, для кого этих жертв не было вовсе. Не могло быть. Потому что вы же герой.
Порой мне кажется, что я все-таки поняла вас. Вам хотелось не денег и положения в обществе, правда? Вам хотелось наряжаться и красоваться, хотелось внимания и восхищения, любой ценой. И вы платили эту цену или эгоистично заставляли других платить ее за вас. Вы были ребенком. Капризным ребенком, не отличающим добро от зла, следующим за своими порывами, недолюбленным ребенком, требующим: «посмотрите на меня! Смотрите, что я могу!» — даже если он не может ничего необыкновенного. Лишь бы смотрели именно на него, а не на кого-то другого. Детские вкусы. Детские выходки. Детская хитрость. Детская искренняя вера в собственную ложь, придуманную минуту назад. Детская ненасытность. Никакого количества любви не могло быть достаточно.
Вы хранили все письма от поклонниц, да, мистер Локхарт? Верю, что хранили. Где-нибудь в этих бумажных завалах, которые теперь никому не нужны, наверняка лежит и моя валентинка. Интересно, как скоро кто-нибудь возьмет все эти письма и выбросит их или сожжет. Кто будет это делать? Кто будет ждать вашего возвращения из Мунго? Кто будет навещать вас здесь? Есть ли у вас хоть кто-нибудь, мистер Локхарт?
Возможно, я слишком романтизирую вас, при влюбленности это неизбежно. Возможно, вы обыкновенный жулик, стремившийся нажиться на других. Но мне так не кажется. Мне кажется, вы хотели создать красивую сказку, но вы заигрались и проиграли. Я не могу сказать, что все это случилось с вами незаслуженно, и все же мне жаль, что вышло так. Мне жаль вас. Никто не заслуживает потери себя. Даже тот, кто проделал это с другими людьми. Можете ли вы быть счастливым теперь, в своем беспамятстве? Если да, то я прошу вас: будьте счастливы, мистер Локхарт. Будьте безмятежны. Будьте тем ребенком, которым были всегда. Верьте, что все любят вас и восхищаются вами.
А я буду верить, что когда-нибудь, может быть, даже довольно скоро, маги научатся лечить то, что случилось с вами. И вы снова будете жить. Хорошо бы, с чистого листа. И хорошо бы, чтобы вы никогда снова не освоили заклинание «Обливиэйт».
Прощайте, мистер Локхарт. Спасибо, что вы были. Спасибо за вашу красоту и за вашу глупость. Спасибо, что я была в вас влюблена. Вы не помните меня, и вряд ли вспомните, даже если вдруг обретете память. Но я буду помнить о вас. Это все, что я могу для вас сделать».
Она встала, чтобы уйти, но перед этим – всего на одну секундочку, всего один раз! – дотронулась до его руки. Он не проснулся, только вздохнул и повернулся набок. Гермиона вышла из больницы имени Святого Мунго, вышла и пошла, не оглядываясь, к машине родителей. Она шла, а за ее спиной что-то заканчивалось. Что-то, что имело огромное значение в ее жизни и одновременно не имело никакого. Потому что ничего не меняло. Что же, если что-то закончилось, возможно, начнется что-то иное. Надо лишь немного подождать.