Гибрид не выглядел парнем, который стал бы трепаться о том, что я интересовался Настей, но всё же мне отчего-то не хотелось бы, чтобы это через третьих людей дошло до неё. Пока мы болтали о ничего не значащих вещах, я размышлял о том, где сейчас Настя, и чем она занимается в данный момент, пока я тусуюсь с панками на Чистых прудах. Отчего-то мне казалось, что она должна сейчас заниматься чем-то крутым и рок-н-ролльным.
Я ждал приезда Илюхи, с которым был бы очень рад пообщаться – во-вторых, чтобы поблагодарить его за моё благополучное возвращение домой, однако он так и не появился. Компания панков была очень доброжелательна: никто не стремился возвыситься надо мной, все обращались со мной, как с равным, и никто не укорял меня во вчерашнем пьянстве, а если и вспоминали об этом, то говорили как о весёлом времяпровождении.
Часов в семь я попрощался с ребятами и поехал домой, где быстро проник в свою комнату и погрузился в собственные мысли, в которых мне было тепло и комфортно.
Так, спокойно и легко, я вошёл в компанию чистопрудных панков – не стал одним из них, но был принят ими с теплом и радушием как полноценный член общества. Все эти крутые ребята проявили поистине горное гостеприимство и нисколько не сторонились меня, хоть я, очевидно, весьма отличался от них.
Первейшим делом я не собирался отращивать ирокез, поскольку мои волосы совершенно не подходили для причёски подобного типа: я всегда находил кудри признаком физического уродства сродни косоглазию, а посему никогда не мог понять людей, которые не скрывают этого безобразия. Денег у меня было мало, и потому купить косуху я тоже позволить себе не мог. Тем не менее у меня были «гриндарсы», а сделать из обычных джинсов рваные мне помог простой канцелярский нож. Где-то в закромах родины я нашёл старую железную цепь, которую в середине восьмидесятых носил дядя Гриша, и двадцать лет спустя – в лучших традициях Александра Дюма – эта цепь украсила мои штаны. В рок-магазине «Хобгоблин» я купил нашивку в виде буквы «А», рвущейся из замкнутого круга, и пришил её к рукаву своей куртки. На запястьях у меня замкнулись клёпаный кожаный браслет и чёрная бандана с жёлтой «Люськой», а когда становилось холодно, я обматывал вокруг шеи шарф с небезызвестным «Джокером». В таком виде я ходил на поинт, по улицам, на занятия к репетирам и иногда даже в школу.
Я знал, что, когда мама или тем паче Игорь увидят меня в столь непотребном виде, разразится скандал, возможно, мне даже случится огрести пиздюлей, но, с другой стороны, – в таком виде я мог спокойно опиздюлиться и на улице, так что – какая разница? Но когда я в своих рваных джинсах, завязывая говнодавы, попался на глаза Игорю, он лишь окинул меня взглядом, меланхолично бросил в пространство слово «мудила» и проследовал на кухню. Через пару дней я, собираясь на поинт, столкнулся в коридоре с мамой. Она окинула меня взглядом и ничего не сказала. Возможно, ей было некогда или просто не было настроения устраивать очередной скандал, – так или иначе, она не сказала ни слова ни в тот раз, ни в следующий, ни затем, когда видела меня одетым в андеграундном стиле. Так, по молчаливому согласию, я закрепил за собой право выглядеть так, как мне нравилось.
Большая часть побед, которые одерживает человек, даются не боем, а молчаливым согласием окружающих. Другой вопрос в том, что человеку часто бывает неловко отойти от установленных норм и традиций, он стесняется идти своим путём и продолжает следовать общим курсом. Но течение жизни никогда не меняло своё направление само по себе, – его всякий раз разворачивала «пена в мутном потоке пресловутой красной волны».
Примерно через неделю после моего первого визита на поинт я, скрываясь под личиной уравнивающей всех школьной формы, сидел в классе русского языка и литературы, ожидая начала урока. Настроение у меня было отличным: в кармане пиджака лежали пятьсот рублей, которые я специально отложил на концерт группы «Пурген», – с него я планировал начать своё погружение в пучину ещё неизвестной для меня «концертной» жизни, которая составляла неотъемлемую часть панк-культуры. Поехать покупать билет я собирался сразу после уроков.
Звонок должен был вот-вот прозвенеть, когда в класс вошла Маша, староста нашего класса. Она что-то сказала учительнице, но та, судя по всему, уже была в курсе. После того как прозвенел звонок, Маша дождалась, пока все рассядутся (на это ушло около двадцати секунд), затем, под акустическое сопровождение парней с задних рядов произнесла: