– Ну хорошо, – не стал настаивать я. – Служить кому-то, действительно, неразумно. Но ведь власть и Родина – не одно и то же. Многие идут в армию именно затем, чтобы защищать Родину.
– От кого? – спросил Димка.
– От внешних захватчиков. Разве не благое дело – защищать свою Отчизну? – удивился я.
– Защищать отчизну? А мы что, с кем-то воюем? Кто-то пытается захватить наши границы? – спросил Димка. – Россия не воевала со времён Второй мировой войны, – Димка взял у Коляна бутылку, отхлебнул глоток и, предупреждая мой вопрос, сказал: – Афганистан и Чечня – это не защита отчизны.
– Но если отказаться от армии и никто не будет стоять на страже границ, то в скором времени и защищать будет нечего, – заметил я.
– Почему нечего? – спросила Луис. – Разве эти леса вырубят? Разве людей сморят в газовых камерах, а города сравняют с землёй?
– Нет, – покачал головой я. – Но без должного сопротивления нас просто-напросто аннексируют.
– Ну и что? – Луис тоже сделала глоток портвейна и передала мне бутылку.
– Как что? – поперхнулся я. – Как вы не понимаете: нашу страну захватят! Нашу Родину поставят раком! Нас самих…
– …Закуют в цепи и отправят разрабатывать шахты? – усмехнулся Колян.
– Неужели, вы правда не понимаете? – недоумевал я.
– Бармалей, скажи, ты где живёшь? – внезапно спросила Луис.
– В Тушино.
– Ну хорошо. Если, допустим, завтра придут американцы и скажут: «Ребята, теперь ваша страна – это территория Америки», ты где будешь жить?
– Не знаю.
– Переедешь, что ли? – спросила она.
– Нет, ну я не знаю, что с нами сделают американцы, если они нас захватят, – ответил я.
– Давай представим, что они ничего не сделают. Ты, Бармалей, жил в Тушино, город Москва, Российская федерация, стал жить в Тушино, город Москва, США. Твоя Родина пострадает?
– Ты серьёзно? – я заглянул Луис прямо в её мутные, цвета разбавленной водки глаза и понял, что она не шутит. – Ты хочешь сказать, что, если нашей отчизны не станет, ничего не изменится?
– Я хочу сказать, Бармалей, что возвышенные термины, которыми ты оперируешь: Отчизна, Родина и так далее, – не имеют никакого значения, – сказала Луис.
– Ну а как же патриотизм? – спросил я.
– Патриотизм – это уверенность в том, что твоя страна самая лучшая на том основании, что ты в ней родился, – ответил Димка. – Но где гарантии, что здесь лучше, чем где-то?
– Но ведь это же наше!
– Что делает этот город твоим или моим? – спросила Луис. – Только то обстоятельство, что мы тут живём. Надоест жить в Москве, уеду в деревню в Оренбургскую область, буду жить там. Там будет моё отечество, как ты говоришь.
– Но это всё равно будет твоя страна! – не унимался я.
– Чья? Моя? Твоя? Где написано, что это моя страна? – усмехнулась Луис.
– В паспорте у тебя написано, – чуть ли не сквозь зубы процедил я.
– И что там написано?
– Что ты – гражданин Российкой Федерации!
– Вот именно! – воскликнул Шрек. – Я гражданин. И какие права это мне даёт? Учиться в школе, служить в армии, работать и голосовать за Путина.
– Да почему обязательно за Путина? За кого хочешь, за того и голосуй.
– Только выбирать особенно не из кого, – усмехнулся Шрек. – Не из Зюганова же с Жириновским.
– Да и хер с этим парламентским атавизмом, – отмахнулся я. – Вопрос в том, что Россия – наша страна.
– Дело в том, Бармалей, что Россия не имеет никакого значения, – подвела итог Ленор, которая всё это время сидела молча. – Россия, Америка, Израиль, Палестина, Конго или Перу – какая разница? Ты живёшь на Земле. Ты такой же человек, как и любой другой на этой планете. Ты дышишь тем же воздухом и пьёшь ту же воду, вне зависимости от того, чей флаг развевается над Кремлём или над Белым домом. Какое, вообще, значение это может иметь в твоей жизни?
Вопрос был риторический, и мне нечего было на это ответить.
Этот разговор, переходя с одного лада на другой, продолжался ещё около часа, как продолжается композиция с неизменным мотивом. Всё внезапно закончилось, когда какой-то мужик с девятого этажа вышел из квартиры и предложил немедленно проследовать из подъезда куда угодно, если мы не хотим чуть позже проследовать в обезьянник.
Его предложение мы обнаружили рациональным и, сыграв на гитаре три песни Виктора Цоя и одну – Короля и Шута (милиция всё равно не успела бы так быстро приехать), – отправились в сторону метро.