– Куда?!.. Держи руль!.. Влево!..
Но было уже поздно. Виллис на хорошей скорости снёс небольшой деревянный забор и влетел в ствол высокого дерева.
– Уф!.. Ах!.. Ох!..
Несколько человек вывалилось из машины. Почти все получили травмы и ушибы. Больше всех пострадал водитель – расшиб себе лоб.
Что касается виллиса, то он теперь уже годился только на металлолом: согнутый бампер ушёл куда-то вниз, искорёженный капот оторвался, радиатор сложился, двигатель скособочился и шатался, кусок разорванной шины переднего колеса болтался.
После того как мы слегка очухались и с ужасом стали взирать на то, что натворили, кто-то из ребят хихикнул, словно в рот попала смешинка. Она стала быстро скакать от одного к другому, и на нас напал неудержимый хохот. Потирая ушибы, мы смеялись долго и заразительно, до колик в животе. Но уже скоро наступило жестокое отрезвление, и мы с тревогой стали осознавать произошедшее. Алик заплакал. Кто-то трусливо засеменил к своему подъезду. Слава богу, было темно, и только один взрослый оказался свидетелем катастрофы – пожилой мужчина с первого этажа.
– Вот к чему приводят ваши необузданные выходки! Отвечать будут родители! – вынес он суровый приговор, грозя нам пальцем.
Машину мы еле оттащили от дерева и с трудом подогнали на исходное место – колёса руля уже не слушались. Затем стали восстанавливать забор. Едва успели накрыть искорёженный виллис брезентом, как Алика позвали домой. Мы в испуге стали его уговаривать:
– Ты сегодня никому не говори. Слышишь? Завтра отец приедет, тогда и скажешь. Понял?
– Понял, – хныкал он, утирая слёзы.
Наш расчёт был на то, что когда отец Алика завтра обо всём узнает, наши родители, вероятнее всего, будут на работе. Это, конечно, не смягчит суровое наказание, но хотя бы отсрочит.
На следующее утро мы стояли возле изуродованной машины, покаянно опустив головы, а отец Алика поносил нас на чём свет стоит:
– Сукины дети!.. Вы что натворили?! Варвары! Уроды! – распалялся он. – Что мне теперь с ней делать? Я вас спрашиваю!
– Но ведь она ржавая до дыр… – тихо пробубнили мы.
– Мозги у вас ржавые! Идиоты!.. Кто мне заплатит за ущерб?
Тут Алик, у которого левое ухо было заметно краснее правого, неосторожно обронил:
– Ты же говорил, машина тебе даром досталась…
Мы переглянулись и хмыкнули.
– Охламон! – взбесился отец и дал сыну подзатыльник. Затем обратился к нам: – Я буду говорить не с вами, балбесами, а с вашими родителями.
Разбитый виллис стоял под брезентом недели две. Потом его автогеном разрезали на части и куда-то на грузовике увезли. Отец Алика, к счастью, так и не обратился к нашим родителям, но о том, что мы отчебучили, все в доме знали уже на второй день.
Иногда летним вечером приезжал на машине киномеханик с аппаратурой и крутил во дворе кино. Это событие происходило редко, внося оживление в привычную атмосферу дома. Жильцы высыпали во двор со своими стульями, устраивались рядами перед экраном и под шум трескучего проектора смотрели кино. А когда во время просмотра в ближайшем окне вдруг загорался свет, раздавались возмущённые голоса: «Просили же не включать!» В такие минуты что-то трогательно домашнее объединяло соседей, словно собралась на праздник большая семья из нескольких поколений.
Закрытый с четырёх сторон двор будто изолировался от остального мира. Здесь текла своя захватывающая детская жизнь. Она, как мне тогда представлялось, резко отличалась от той, что происходила за пределами двора, которая казалось чужой, неинтересной и даже малоприятной. В доме жила разношёрстная детвора со старшими братьями, сёстрами, родителями, бабушками и дедушками. В пятидесятых годах редкая семья имела возможность жить в отдельной квартире. Это считалось роскошью. Подавляющее большинство семей ютилось в коммуналках. Многодетные семьи могли занимать две комнаты в коммунальной квартире, но чаще даже они жили в одной. Наша семья, состоящая до рождения моей младшей сестры из пяти человек (родители, бабушка, старшая сестра и я), жила в двадцатичетырёхметровой комнате несколько лет. Положение изменилось, когда отцу за определённые заслуги по работе дополнительно выделили однокомнатную квартиру, которую пришлось обменять на соседнюю двадцатиметровую комнату. А до тех пор её занимала семья из четырёх человек: супруги с двумя дочерьми примерно нашего с сестрой возраста. Но мы, дети, в комнатах не любили находиться. Благо общий балкон со стороны двора был достаточно просторный. И всё же днём большую часть времени мы проводили во дворе. А где ж нам оставалось быть, когда в доме тесно, а во дворе так интересно? Сама атмосфера двора притягивала. А сколько детей! Ведь даже в цокольных этажах жили семьи. В те годы семьи с тремя детьми не считались многодетными и не являлись редкостью, наоборот, они преобладали. В нашем доме жила лишь одна семья, которую мы называли многодетной, потому что в этой семье было восемь детей. Самый младший среди них, помнится, уступал по возрасту своему племяннику.