– Рискуешь быть окончательно изуродованным.
– Как благородный офицер я не могу поступить иначе, не могу оставить женщину в длительном томлении. Наконец, как врач я просто обязан утолить её сексуальную жажду.
– Как врач, – говорю, – ты бы лучше позаботился о своём здоровье и победил эту пагубную страсть к водке. Я тоже люблю выпить под хорошую закуску, но есть предел, после которого просто тошно.
– Ты говоришь банальности.
– Больно видеть, как ты спиваешься.
– Не будь занудой.
– Дело твое.
Был такой случай. В актовом зале дома офицеров собрался весь офицерский корпус дивизии. Отмечали, кажется, День Победы. В буфете продавали спиртное, бутерброды с ветчиной, сыром и пирожные. Вход был увешан шарами и флагами. На улице играл духовой оркестр. На сцене в три ряда сидели командиры воинских частей. Собрание должно было вот-вот начаться. Наш комбат опаздывал. Наконец, запыхавшийся, он вошел в зал и направился в президиум, чтобы занять своё место. На полпути неожиданно остановился, снял фуражку (заметив, что члены президиума сидят без головных уборов) и стал оглядываться по сторонам, кому её отдать. Рядом со мной ближе к проходу сидел лейтенант Иванчук из нашего батальона. Комбат быстро подошёл к нему и вручил фуражку:
– Держи до конца собрания, – сказал он и быстрым шагом направился к сцене.
Когда уже все расселись, и воцарилась относительная тишина, а командир дивизии уже направился с папкой к трибуне, в зал вальяжной походкой вошёл Дукас. Он улыбался, что свидетельствовало о его приподнятом настроении, вернее о том, что определенную дозу спиртного он уже принял. Слава подошёл к нам и стал смотреть, нет ли вблизи свободных мест. Заметив в руках Иванчука две фуражки, хмыкнул:
– Собираешься милостыню просить? Думаешь, двумя фуражками больше наберёшь?
– Одна не моя. Комбат просил подержать её до конца собрания, – опрометчиво выдал Иванчук.
– Которая фуражка комбата?
– Эта, – показал он и с недоумением посмотрел на Дукаса.
То, что произошло в следующий момент, было настолько неожиданно, что мы с Иванчуком опешили и на несколько секунд онемели. Слава набрал в легкие воздуха и вдруг, нагнувшись над фуражкой комбата, густо и смачно плюнул в неё. Затем он выпрямился и спокойно направился к свободному креслу, продолжая улыбаться. На лице Иванчука появился ужас. Мы оба уставились на фуражку комбата, на дне которой блестела мутноватая лужица. Иванчук повернул ко мне испуганное лицо. Он выглядел растерянным и беспомощным.
– В буфете есть салфетки, – подсказал я.
Командир дивизии уже читал свой доклад, когда Иванчук вскочил с места и побежал к выходу, держа в руке фуражку комбата. Минут через десять он вернулся и, уже несколько успокоившись, шепнул мне:
– Следа почти не осталось… Что ты смеёшься? По-твоему смешно? Убью гада!
Слава тайком носил мою одежду – брал вещи, которые я редко надевал. Как-то раз, перебирая свои вещи в шкафу, я заметил следы грязи на рукаве куртки, манжете рубашки и штанине брюк и не мог вспомнить, где и когда их испачкал. Вскоре посягательство Дукаса на мой гардероб обнаружилось. Произошло это на улице. Я увидел его в обществе молоденькой симпатичной девушки, по всем признакам приезжей. Местных девушек Слава не очень жаловал. Он стоял спиной ко мне и что-то увлеченно рассказывал. Она кивала ему очаровательной головкой и улыбалась той детской непосредственной улыбкой, которая у взрослых вызывает умиление. Естественно, девушка привлекла моё внимание, и я даже не сразу заметил, во что был одет Слава. Только подойдя к ним ближе, я узнал на нём свои вещи. Брюки оказались ему немного коротковаты (он был чуть выше меня ростом), но куртка и рубашка пришлись впору.
Я остановился в двух шагах от них в ожидании, когда Слава меня заметит. Но он был слишком увлечён собеседницей. И лишь когда она посмотрела в мою сторону, он обернулся ко мне. Увидев меня, Слава даже не смутился, произнёс нечто хамовато-старорежимное:
– Ступайте, сударь, нечего пялиться на девушку.
Мне пришлось отреагировать:
– Я ведь, сударь, могу потребовать сатисфакции.
Слава улыбнулся:
– Потребуешь, только после, а сейчас, пожалуйста, исчезни.
Ладно, думаю, черт с тобой, но шмотки мои, наглец, больше носить не будешь.
Примерно через час он явился в гостиницу. Войдя в номер, Слава, не раздеваясь, плюхнулся на кровать и с загадочной улыбкой уставился в потолок. Что-то таинственно новое появилось в блеске его глаз. Никогда раньше я не видел его в таком, я бы сказал, созерцательно блаженном состоянии. Минуты две он молчал. Не скрою, я был заинтригован и с любопытством за ним наблюдал. Наконец он начал выплёскивать свои эмоции: