Но все новейшие научные этики (Гёффдинг, Мюрхед, Вундт и др.) видят в этой способности задержки первичный и основной центр морального воспитания.
Впрочем, сами же „ницшеанцы“ не отрицают окончательно способности воспитания воздействовать на натуру воспитанника. Даже „вдалбливанию“ моральных истин они придают значение, но только видят в нем насилие группы над индивидуумом, „внушение“ (suggestion). Если к этому добавить еще влияние привычки, о которой говорил уже Аристотель, то отрицать воздействие морального воспитания окажется совершенно невозможно. Да если бы, наконец, этого воздействия не было, то для чего бы „ницшеанцы“ так горячо и страстно боролись против воспитания?
В заключение, скажем два слова и за них. В протесте „ницшеанцев“ есть, конечно, и некоторый законченный и реальный элемент; этот элемент — забота о наибольшем развитии личности и оригинальности. И если бы они не доводили эти заботы до крайности, они оказывали бы значительную услугу человечеству. Личность весьма часто уничтожается различными общественными группами вовсе не ради блага ее самой или общества, а ради корыстных целей господства, эксплуатации и т. п. В этом направлении и следует бороться научно-рациональной этике и педагогии, как теоретически, так и практически. Но об этом я уже сказал выше. Между тем, педагогическое „ницшеанство“, желая „вылить из ванны грязную воду, выбрасывает из нее и ребенка“. — Александр Македонский был великий человек, — но зачем же стулья ломать!
Еще два слова: на Западе, где общественные условия уже сложились так, что личность в юридическом и политическом отношениях почти абсолютно свободна, проповедь дальнейшего освобождения индивидуума от последних остатков общественных обязанностей еще имеет хотя какой-нибудь смысл, если не жизненный, то логический. Наоборот, в тех странах, где личность несвободна даже в самых элементарных своих проявлениях, где только соединенными силами групп она может добиться для себя некоторого простора, — проповедь против всякой коллективности и налагаемых ею обязанностей является настоящей бессмыслицей и логической, и жизненной.
Впрочем, даже и на Западе, где именно теперь идет борьба четвертого сословия за свои коллективные политические права, эта проповедь социального „атомизма“ весьма неуместна и вредна для дальнейшего прогресса общественных форм, необходимого для самой же личности. Но ослепление реакцией, модой, цветистым поэтическим и гипнотизирующим языком Ницше так велико, что эта сторона „ницшеанства“ пока еще почти не замечается никем.