На это ушли недели – месяцы! – в конце концов исчезло всё – предметы искусства, статуэтки, даже его собственные работы. Остались только принадлежности для живописи и экипировка, кресло, протезы для рук и холст, над которым он работает: Он трудился над ним последнюю неделю, и даже несмотря на то, что его скорость значительно снизилась, качество работы оставалось прежним. Маленький ублюдок такой же прилежный и непреклонный, как и в начале заключительного наказания. Но сегодня утром, малыш… Сегодня Утром Начинается Заключительная Фаза Заключительного Наказания. На подушке перед собой ты найдешь кое-что, н-е-о-б-х-о-д-и-м-о-е для занятия живописью. И даже если это «кое-что» только начало, не более чем жест, если мои подсчеты верны, это станет началом; конца для тебя.
Не могу дождаться, чтобы увидеть твое лицо сегодня утром.
И какое действие это возымеет на твою живопись.
Итак, давайте посмотрим. Что я выберу?
Предмет, который я выбрал, был наполовину использованным тюбиком краски. На другую подушку я положил тюбик зубной пасты, наиболее подходящий по размеру и форме. Цвет краски, серый Пейн, один из любимых у Бродски. В последний месяц он использовал его почти на каждом холсте, над которым работал. Но несмотря на то, что Бродски очень быстро выбрал краску, его первоначальной реакцией было смущение. Как будто мой дорогуша никогда не думал над тем, что ему придется делать такой выбор… или думал, и, может, слишком много? В самом деле: то обстоятельство, что на одну из подушек был помещен предмет, с помощью которого он должен заниматься искусством, явно вызвало у него страхи беспокойство. Конечно, весь день у него был испорчен. Он не только не получал удовольствия от завтрака – откусывал маленькие кусочки время от времени, но не глотал их, а держал за щекой, – он и не рисовал. Или, вернее, рисовал, но было очевидно, что предмет его усилий не соответствует его высоким стандартам.
Это было особенно интересно, хотя лишь до тех пор, пока он не увлекся своей живописью. Когда он дотянулся держателем до такого же тюбика с краской и начал выдавливать его на холст, в его взгляде появилось выражение простодушного страха. Нет, это было больше похоже на признательность. На благодарность. Он был благодарен. И все время, работая, он не отрывал от меня взгляда, даже повернул свою испачканную дряблую шею на 270 градусов, когда я вышел из его поля зрения. Мое предположение – дорогой малыш опасался, что я отберу у него краску. Но я бы никогда этого не сделал. Это не в моих правилах – уменьшать его мир. Он будет делать это сам. Я только кладу головы под гильотину. Отрубает их Бродски. Да: Бродски свой собственный палач.
Сегодня утром я предложил Бродски, как я считаю, важный выбор: его держатель против любимой кисти. И это произошло. В первый раз со времени своего первоначального выбора он не мог принять решение. Его взгляд перелетал с одного предмета на другой, должно быть, тысячу раз за последние три часа, как будто он присутствовал на теннисном матче, прежде чем он наконец остановился на кисти. Тихонько подкравшись к нему на цыпочках, я не проронил ни звука. Ни единого слова ободрения. Несмотря на его рыдания, вой, скрежет зубов и даже случайно брошенный на меня взгляд упрека, я чувствовал, что необходимо оставить его на этот раз одного, наедине с его мыслями. Далее несмотря на то, что я всего лишь в нескольких дюймах от него, в средоточии его постоянно уменьшающего мира, Бродски должен усвоить тот факт, что я не решу его дилемму за него. Какое бы решение он ни принял, оно будет неправильным; на самом деле решения не существует.
Он уже понимает, что если его мир рушится, то только по его собственной вине.
Конечно, если он не выбирает, он не рисует. Ему нельзя отказываться. Он вынужден принимать решение. Ни одно человеческое существо не может развязать гордиев узел, уклоняясь от ответственности.
А Бродски человек…
Это не перестает меня удивлять.
Бродски перестал есть неделю назад; я тоже. Во-первых, потому что мне забавно было посмотреть, какие муки причиняет ему голод. А потом просто потому, что я потерял аппетит. Как можно есть в этой грязи и мерзости? Вокруг меня лужи мочи и тошнотворное зловоние. А хуже всего… что он выносит все это. Что он продолжает сопротивляться. Я предполагал, что дух его будет сломлен давно. Но нет. Он все еще отстаивает свои права. Он все еще рисует! Сказать по правде, я удивляюсь, как я еще жив из-за разочарований, которые из-за него испытываю. Но я буду продолжать до конца. Так помоги же мне. Если это убьет нас обоих… Я буду продолжать до конца.