То, что он может найти меня, я не сомневалась, но чтобы так быстро.
Кирилл кидает взгляд на Петра, а потом идёт ко мне. Так стремительно, и неумолимо, словно готов снести меня, и я пячусь, в испуге, пока не спотыкаюсь о ступеньку. Только упасть не успеваю. На последних шагах он падает передо мной на колени, и обхватывает мои бёдра, вжимается лицом в мой живот. Я настолько обескуражена и растерянна, что смотрю на его макушку, и не знаю, куда деть руки, как реагировать, что говорить и что делать. Так мы и замираем, прижатые друг к другу.
Кирилл всё крепче сжимает меня, словно боится, что вырвусь и сбегу, и дышит, обжигая дыханием мой живот. Или даже вдыхает, втягивает мой аромат. Его плечи поднимаются в такт глубокому дыханию, натягиваю мокрую рубашку на напряжённых руках. Он молчит, а я всё ещё в шоке от произошедшего. Я растерянно смотрю на запрокинувшего голову Петю, потом снова на Кирилла, и слов нет.
Эмоций нет.
Мыслей нет.
Вот только что горела, и потухла, даже дыма не осталось.
— Кирилл… — наконец вырывается хрип из моего горла.
— Что же ты, зеленоглазая, обещала же что никогда не уйдёшь, — говорит он, не поднимая головы, — а сама сбежала!
— Ты женат Кирилл, — произношу, как не своими губами, так эти слова жгут.
— Ты обманывал меня!
— Я не обманывал, — его голос тоже хрипит, он, наконец, поднимает своё лицо.
В глазах столько раскаянья и мольбы. Никогда прежде я не видела его таким, сломленным, что ли, и меня бьёт это в самое сердце. Оно снова разгоняется, дробит в грудную клетку и мне становиться тесно. Я цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть. С глаз капают слёзы, прямо ему на лицо.
— О чём ты говоришь? У тебя есть жена… и ребёнок есть…
— Ты моя жена! Ты моя жизнь! Мой смысл… Света!
— Кирилл отпусти, — отвернулась я, не в силах видеть эти глаза, и этот рот, и лицо это.
— Отпусти! Отпусти меня!
Я начала вырываться, а он только прижал теснее, и забормотал, перехватывая мои руки:
— Нет! Нет! Света, ты же знаешь, что не отпущу! Никогда не отпущу!
— А если я не хочу… Не хочу…
— Тогда бери нож, зеленоглазая, и бей прямо в сердце! Без тебя мне не жить, слышишь! — он хватает мои руки и кладёт себе на грудь, туда, где стучит его сердце.
Я вырываю их, и недолго думая, бью наотмашь по его лицу. Но он даже не шелохнулся, только тень мелькнула в глазах, и тогда я бью ещё раз, и ещё.
— Ненавижу тебя, истукан проклятый! Почему ты такой бесчувственный! Как ты посмел всё разрушить? Как? — меня накрывает окончательно.
Я опускаюсь на пол, всё ещё прижатая им, и утыкаюсь в его грудь, реву в голос.
— Убить тебя? Как ты меня убил? — вырывается между всхлипами. — Ненавижу тебя! Ненавижу!
Кирилл молча, гладит меня по голове, усадив на свои колени, прямо на полу. Сжимает в объятиях, утирает слёзы, совсем не обращая внимание, на то, что я отталкиваю его руки, и пытаюсь выбраться из его тисков.
— Где вода у тебя? — оборачивается он к Пете, и тот, молча, спешит, к припасам, которые закупил, когда мы ехали сюда и вскоре мне в губы упирается пластиковое горлышко.
— Давай, зеленоглазая, попей, — просит он, и наклоняет бутылку.
А я злюсь, что он стоит из себя заботливого, и вырываю её из его рук, делаю жадные глотки.
— Без тебя справлюсь, — бурчу ему, и снова пытаюсь встать, отталкивая его.
На этот раз Кирилл мне это позволяет. Вот только когда мы поднимаемся с пола, он далеко меня не отпускает, снова, притискивает к себе.
— Свет, послушай…
— Нет, это ты послушай, — перебиваю его, — я никогда не прощу тебя, никогда.
— Да выслушай же ты меня, — гаркает он, так что звенят окна. Я вздрагиваю, и замолкаю.
Наверху хлопает дверь, и на лестнице показывается Андрей, за его спиной Ромка. Они насторожено смотрят на нас. Кирилл бросает на них взгляд, но только на мгновение, снова возвращается ко мне.
— Я никогда не в чем тебя не обманывал! Никогда! Не договаривал, это да. Я люблю только тебя! Только ты мне нужна.
Я, молча, смотрю на него, жду продолжения. А он, наконец, отпускает меня. Проводит по своим волосам в рассеянном жесте, и оглядывается по сторонам, будто ищет поддержки. Да только мы все замерли, ожидая продолжения. И я вижу как его корёжит от этого внимания, от того что приходиться открывать душу, и от того, что делать это приходится добровольно.
— С Жанной, мы даже не жили толком. Расписались полтора года назад, и после месяца сожительства разъехались. Всех всё устраивало. Меня уж точно. Она мне мозг ела, и я был рад от неё избавиться, тем более что она вообще укатила в Милан. А два месяца назад, я ей сообщил, что хочу развестись, и тут она ожила…