К часу ночи они пришли на место. Отодвинулись засовы, отворились настеж ворота, телега и всадники въехали во двор; ворота снова сомкнулись, загромыхали тяжелые засовы. Товарищи Никоарэ Подковы, не мешкая, соскочили с коней и повели их в стойла к яслям со свежим сеном и зерном; два молчаливых служителя распустили лошадям подпруги, сняли седла. Телега подъехала к дому мазыла; в окнах светились лампады и свечи. Младыш помог брату взобраться по ступенькам, невидимые руки открывали перед ними двери. В небольшой горнице была постлана постель, на скамье приготовлена лохань с водой и утиральники. Дед Петря Гынж помог господину своему Никоарэ отстегнуть ремень, раздеться и умыться. Кругом никого не было видно, ничего не было слышно; свечи и лампады исчезли с окон, выходивших во двор. На столе в горнице больного горели две восковые свечи. Дед Петря Гынж дивился эдакому заколдованному дому, выходил в сени, водил глазами по углам, прислушивался, дожидаясь управителя Йоргу. Вдруг возле самого его плеча отворилась дверь, и в сени проскользнул, словно тень, хозяин дома. Лицо его обрамляли белые, как лунь, волосы и борода.
- Ты мазыл? - недружелюбно осведомился дед, упершись тяжелою рукою в грудь вошедшего.
- Да, достойный ратник. Желаю всем вступившим под мою кровлю здоровья и мира. Я ждал, пока вы расположитесь, а теперь хотел бы увидеть вашего господина. Он, кажется, ранен?
- Погоди, пусть сперва выйдет к тебе его милость Александру.
На пороге с протянутой рукой показался Младыш.
- Пожалуй в горенку, радушный хозяин, и прости нас за беспокойство.
- Рад гостям и наипаче рад, что могу послужить вам, - с достоинством отвечал старый Андрей Дэвидяну.
Глаза у него были черные и зоркие. Дед Петря отошел в сторонку, искоса поглядывая на него и пытаясь подать знак Александру.
- Я и его милость Ликсандру будем стоять здесь в карауле, у двери нашего господина, - заговорил он все так же недружелюбно. - А на улице будут стоять в дозоре другие. И уж не прогневайся, хозяин, но служителям твоим по этим сеням не должно проходить.
- С сего часу мой дом - ваш дом, - с улыбкой отвечал старый хозяин.
Александру взял его за руку и подвел к дивану, на котором, устало закрыв глаза, лежал Никоарэ Подкова.
Свечи озаряли его осунувшееся от болезни лицо. После негромкого разговора, прозвучавшего у порога горенки, как шмелиное жужжание, вновь наступила тишина. Словно кто-то толкнул больного: он открыл лихорадочно блестевшие глаза; щеки его пылали.
- Господи владыко, - зашептал он, словно на молитве, и, повернув голову, не сводил глаз с возникшего перед ним видения в образе величавого старца с белоснежными сединами, - смилуйся над смиренным рабом твоим, представшим перед правым твоим судом. Не сдержал я клятвы, данной князю Иону Водэ: недруги моей страны по-прежнему властвуют над ней. Прости меня, владыко, ибо пал я до времени; лет мне от роду всего сорок.
Старик хозяин в первое мгновение оторопел.
- Бредит, - шепнул он Александру.
Дед Петря в ужасе прижал кулаки к вискам; в груди у него похолодело.
- Господи, бился я с ворогами в меру сил своих, - продолжал слабым голосом раненый, - защищал сирых и обиженных и поднял меч против несправедливых властителей, как наказывал старый Штефан Водэ. И был я гетманом на Днепре и вел войну против врагов христианского мира...
Раненый умолк, потрясенный видениями, возникавшими перед ним в бреду. Потом вздохнул и закрыл глаза.
- Надобно до зари спосылать за матушкой Олимпиадой, - шепнул хозяин.
- Честной хозяин, - сказал, очнувшись от своего оцепенения дед Петря. - Прости мне недоверие мое. Я - старый воин, везде привык видеть лишь недругов да опасности, ибо только недруги и опасности были мне ведомы в жизни.
Старый Дэвидяну крепко пожал руку деду Петре и кивком указал на раненого, который вновь открыл глаза. На сей раз глаза у него были ясные.
- Здравствуй, добрый человек, - промолвил он, улыбнувшись хозяину дома. - Снился мне печальный сон - будто я умер. Теперь надеюсь оправиться.
- И не сомневайся в этом, государь, - отвечал старик Дэвидяну.
5. МАТУШКА ОЛИМПИАДА
Незаметно пролетают ночи для нас, молдаван, когда, как зачарованные, слушаем мы старинные предания иль сказки дальней стороны. Даже самые молчаливые воины Подковы - оба жителя Сорок и Тоадер Урсу, закоченевшие в доме Йоргу, - совсем и не заметили, как сокрылась ночная тьма и на востоке над темными лесами забрезжила заря-заряница.
События, про которые рассказывал Йоргу Самсон, произошли много лет тому назад в стольном граде, во дворцовой палате, когда господарь Александру Лэпушняну [Александру Лэпушняну (1552-1561 и 1564-1568) незаконный сын Богдана Слепого] натравил служителей двора на бояр, и отсекли они боярам головы и сложили их грудой на пиршественном столе.
- Думал государь Лэпушняну Водэ искоренить подобным образом алчное лихоимство бояр и козни их против господаря. Появилась с некоторых пор в Молдове зловредная сорная трава, называемая полевицей. Сколько ни режет ее землепашец, не может осилить. Чем больше режет, тем сильнее она плодится. Может, когда-нибудь придумают мудрецы средство, как сделать из пырея добрую траву, а из боярина - человека, либо добьются, чтобы их больше совсем не было. Много терпит земля наша от них. А пока что усладим себя, братья, надеждами да выпьем по чаше терпкого вина с чангэйских [жители нескольких селений в уездах Бакэу и Роман, католики мадьярского происхождения] виноградников Бакэуского края. Дружно живем мы с теми чангэями, хоть другой они веры и другого языка. И они - пахари, вот и живем, как братья. А боярин хоть и одной веры с нами, на нашем языке говорит, но лютый враг народу и господарству. Когда наши люди поднимаются против него, чангэи идут с нами, дабы вырвать того боярина с корнем. А за вино мы платим чангэям по медному бану за два ведра; вот по такому бану, что отчеканен в княжение Иона Водэ и носит на себе изображение государя.
Йоргу Самсон достал из кимира [широкий кожаный пояс с отделениями для денег, табака и т.д.] медную монету времен Иона Водэ и бросил на стол.
- Что ж, хорошо промышляют здесь чангэи, - вставил Тоадер Урсу. - У нас в Нижней Молдове в Текучском крае в дни сбора урожая, бывало, люди выходят из виноградников и задаром угощают приезжих: "Зайдите, православные, выпейте чару, помяните души усопших родителей наших". Так было, когда я уходил бродить по белу свету. А с той поры слышал я, что забрались бояре в наши виноградники и захватили их; пускать, дескать, не раздаривают попусту вино, а то казне убыток - лишается она винного налога.
Рассмеялся Йоргу Самсон.
- Виноградари-то платят подати, а бояре нет.
На пороге показалась жена управителя. Видно, что встала с левой ноги - лицо недовольное. Подоткнув за пояс подол катринцы [домотканная шерстяная юбка], она протерла глаза, чтобы отогнать сладкий сон, затем поправила на лбу косынку из тонкого шелка.
- Ай запамятовал, Йоргу, - заговорила она нежным певучим голосом, что решили мы теленка зарезать к обеду?
- Не запамятовал, - возразил Йоргу. - Дай бог тебе здоровья, управительница Мария; теленок уже освежеван и висит в каморе.
- А не позабыл, что надобно ехать в Филипены за матушкой Олимпиадой?
- Вот о том-то позабыл, Мария; вижу - ты мне добрая жена.
- Его милость дьяк Раду готов. Конюх Павэл Потроник уже запряг коней в телегу. Не пойму только одного: чего ты, Йоргу, еще дожидаешься? Али без небылиц твоей милости не взойдет и не заколосится пшеница, али овцы ягнят не принесут и пчелы на пасеке не будут роится?
И Мария засмеялась, показывая красивые зубы. Она была еще свежа и моложава. Своему супругу и повелителю подарила она четырех сыновей: меньшому было два года, старшему - десять.
- Уж я позабочусь, чтоб без тебя дорогие гости не знали нужды. Собирайся в путь. Надень синий илик [безрукавка] на красной подкладке. Вот он - принесла тебе.