С годами, чем дольше я воздерживался от встреч с ней, тем менее выраженным становилось желание, но оно все еще оставалось в глубине моего сознания. Теперь, когда я почувствовал вкус, умерить желание не удавалось. Я хотел погрузиться в нее, заключить ее в свои объятия и никогда не отпускать.
Так я и оказался у нее дома, сидя в тени на заднем дворике, как гребаный гад. Я сказал Энзо, что слежу за домом, чтобы объяснить свое присутствие на записях камер наблюдения. Он предложил мне пойти отпраздновать вместе с ними, но я отказался. София, скорее всего, уже заподозрила мое внезапное появление — не было нужды делать это очевидным.
Я наблюдал за ней и ее семьей в их большой гостиной, когда они поднимали тост за ее выпускной. Она прошла через все ступеньки с искусственной улыбкой на лице, играя роль счастливой выпускницы. Было ли это присутствие ее семьи, которое мешало ей наслаждаться вечером, или это было что-то другое?
Она никогда не ладила со своей семьей. Она часто жаловалась на них, но уходила от темы, когда я задавал ей вопросы. Я мог ее понять — мы с отцом не разговаривали годами, и меньше всего мне хотелось думать о нем, не говоря уже о том, чтобы говорить с друзьями об этом засранце. Семья была сложной, как ни крути, а София никогда не была такой, как все остальные члены ее семьи.
Я наблюдал за их празднованием, не собираясь присоединяться к их маленькой вечеринке. Около часа я прокручивал свои мысли, убивая время и безрассудно предаваясь навязчивой идее, зарождающейся внутри меня. Мое увлечение ею было подобно жестокому ночному шторму, стремящемуся похоронить Восточное побережье в толще воды. Я видел, как он нарастает, и знал, что последствия будут разрушительными, но остановить его было невозможно. Все, что я мог сделать, это приспособиться к последствиям.
Я решил, что буду сидеть в тени и держать свои наклонности сталкера при себе. Однако мой маленький план сорвался в ту минуту, когда София вышла на улицу. С кресла, на котором я сидел часом ранее, я наблюдал, как она обхватила себя руками и подошла к перилам террасы. Я лишь мельком увидел ее профиль — в мягком лунном свете мелькнули ее неприкрытые черты. Кому-то другому она могла показаться просто усталой, но мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что она совершенно потеряна.
Мои мышцы дернулись от желания броситься из темноты и увести ее, пока она не поняла, что без меня никогда не будет чувствовать себя как дома. Но так же быстро я напомнил себе, почему это была такая дерьмовая идея, и вместо этого я продолжал наблюдать за ней и гадать, о чем она может думать. Вспоминала ли она те времена, когда мы встречались на том самом патио много лет назад, или это было желанием мужчины, который оттолкнул единственную женщину, которую он когда-либо любил?
Я никогда не прощу себе того, что сделал, но это было необходимо.
Защита Софии была гораздо важнее моих собственных эгоистичных желаний. Она всегда была такой невинной, потерянной в воображаемом мире, который может познать только художник. Я не должен был рассказывать ей о ее семье, привносить эту тьму в ее жизнь, и если бы я попытался сохранить ее и свои секреты, неизбежный разрыв был бы еще более катастрофическим. Я сошел с этого пути, и теперь обходной путь вернул меня обратно в тот же тупик. На этот раз здесь не было ни выходов, ни разворотов. Я не мог выбраться из этой ситуации обратным путем. На этот раз мы увидим, как все будет происходить — все до мельчайших подробностей.
Не в силах больше сдерживаться, я поднялся с холодного металлического стула. — Как в старые добрые времена, не так ли? — Мой голос был зазубренным лезвием, рассекающим бархатное ночное небо.
София испуганно вскрикнула и в тревоге обернулась. — Нико! Что ты здесь делаешь? Ты напугал меня до смерти. — Всего за несколько секунд на ее лице отразилась вся гамма эмоций — удивление, затем страх, затем волнение, когда она подняла подбородок и повернулась обратно к воде.
Я подошел к перилам, оставив между нами всего несколько дюймов. — Поздравляю, — мягко сказал я — моя версия извинения. Какая-то часть меня хотела притянуть ее обратно к своей груди и заключить в свои теплые объятия, где она могла бы чувствовать себя в безопасности, но я знал, что этот жест не будет оценен по достоинству.
Дрожащий комок воздуха слабым облачком соскользнул с ее губ. — Спасибо.
— Это большое достижение, но ты не выглядишь такой уж взволнованной.
— Да. Просто у меня было много забот. — Ее глаза переместились на меня в сардоническом жесте. — Может, скажешь мне, какого черта ты здесь делаешь?
— Я хотел тебя видеть.
— Только не здесь. Здесь, как в моей жизни. Почему сейчас? Что происходит? — Она повернулась, чтобы опереться бедром на перила, уделяя мне все свое внимание. Я повторил ее позу и рассмотрел ее тонкие черты лица.