В его мозг робко постучалась мысль: «Но ведь я же не был в тот день на болоте…», но он моментально прогнал ее.
- Кошмар, - ахнула девочка. – А здесь-то у тебя что за дело?
- А, ну, это...- Дима замялся, подбирая слова. - Костян этот, который дерется, он…он со мной подраться хотел...
- Так у тебя же рука! - возмущенно воскликнула Аллочка. - Так же нечестно!
Дима уставился на свою перебинтованную руку так, словно впервые увидел. В голове его начал зреть план.
- Конечно, - согласился он. - Нечестно. Да я его и одной рукой уделал бы, так он же вообще нечестно дерется! - фальшивые эмоции потихоньку обретали краски и делали первые судорожные вдохи. - Его все уже ненавидят! Все знают, что он плохой! Он животных мучает и маленьких обижает и папу не слушается, а мамы у него вообще нет! - последнее в ряду обвинений, возможно, было лишним, но, произнесенное тем же тоном, было Аллой успешно проглочено. - Да и струсил еще, сам позвал и не пришел! Пойду я домой, в общем.
Он быстро развернулся, чтобы скрыть широкую ухмылку и занес уже ногу, готовясь удалиться походкой победителя, но в спину прямо напротив сердца холодной иглой вонзился тихий вопрос:
- А как же я?
Дима был готов прямо сейчас провалиться сквозь землю, хоть в само адское пекло, только бы был повод не отвечать. Подсознательно, на каком-то спинномозговом уровне он ощущал в отношении новой подруги легкую тревогу. Разбираться в ее причинах не хотелось. Хотелось держать некоторую дистанцию от ее объекта.
- Ты же говорил...
- Я помню, - перебил он, не поворачиваясь. - Помню, что я говорил. Я скоро вернусь, вынесу тебе поесть...
- Я не голодна.
- Тогда спрошу у мамы, можно ли тебе у нас остаться, и сразу обратно.
- Я буду ждать, - сказала Алла уже сама себе и опустилась на грязный каменный пол. Веля запрыгнул к ней на колени. Димы уже и след простыл. Девочку терзало смутное сомнение. Веля, не сдержавшись, взметнул хвостом облачко пыли. По помещению медленно и еле заметно из-за сквозной вентиляции распространялся запах тухлых яиц.
***
Шел уже третий час ночи, а Дима все ворочался в своей постели и никак не мог заснуть. Его мучила совесть. Он ничего не спрашивал у мамы, равно как и не выходил больше из дома. А касательно того, что он сказал тогда...дача, ранняя осень, поздние ягоды, первые яблоки, летнее тепло и чистая природа...он же не виноват. Не виноват ведь, правда?
Глаза застилала мутная пелена. Дима уткнулся лицом в подушку и решил тихонько поплакать. Он делал так иногда, хоть и страшно стыдился этого. Чистые детские слезы. Или грязная индульгенция самому себе. Он и сам был не уверен. Так или иначе, выдавив несколько слезинок, он, наконец, уснул.
Сначала ему снилось болото. Он осторожно пробирался по кочкам и корягам, но оно все не кончалось и не кончалось. Вдруг в какой-то момент он поскользнулся и упал, напоровшись рукой на острую ветку. Наполовину проснувшись, он застонал и прижал к себе больную руку. Под повязкой она пылала так, что, казалось, об нее можно обжечься.
Обжечься. Сжечь. Выжечь. Вот, что нужно сделать с гнилью. Остаток ночи в Диминой голове ревело яростно бушующее пламя.
***
В образцово скучном доме начинался образцово скучный день. По телевизору, как обычно с утра, крутили новости. Бледный диктор с дрожащими руками мямлил что-то об «отказе от полномочий», «всяческом содействии» и «недопустимости сопротивления небесному воинству», что бы это ни значило – скука смертная.
- Они и до Москвы добрались, - произнесла мама, кинув на папу полный отчаяния взгляд. – Расползаются как крысы… Что теперь будет?
- Все будет хорошо, - голос Гаврилова-старшего дрожал еще сильнее, чем его же рука с простой алюминиевой ложкой. – Теперь все будет хорошо.
Точно. Мама прерывисто вздохнула. Не паниковать, только не паниковать. Лучшее, что они могут сделать сейчас – это не пугать без нужды ребенка. Кстати, о нем…
- Как ты себя чувствуешь? – обратилась она к Диме. – Ты, кажется, стонал ночью.
Входить ночью в комнату к почти уже начавшему половозреть сыну она посчитала непедагогичным.
- Я...я не знаю...я не помню... - Дима выглядел заторможенным, аппетита у него явно не было.
- Тебе снилось...это? - слегка смущенно поинтересовалась мама.
Она годами мысленно репетировала этот разговор в десятках, если не в сотнях различных вариаций, лавируя между противоречивыми советами из самых разных источников, но все равно была не готова, да еще и не уверена: не рано ли?
- А? - Дима поднял на нее сонные, как ей показалось, глаза.
- Ну, понимаешь... - мама замялась, из ее головы упорхнули все слова разом. - Когда мальчик и девочка...ну то есть мужчина и девочка...точнее женщина...э...девушка...очень-очень сильно любят друг друга...