Товарищи Шугая оттаскивают с мостика телегу и становятся за спиной своих пленников.
— Все в подводу! — кричит Никола Шугай громовым голосом, и этот звук еще страшнее, чем безмолвие вначале. Все вскакивают и бегут к подводе.
— Ходу! Живо!
Возница ударяет по лошадям, те вытягивают шеи, несутся чуть не на-рысях. Вслед подводе двое разбойников целятся из ружей. Отъехав на солидное расстояние, ограбленные начинают кричать, возмущаться. «Американцы» стреляют в воздух из браунингов, — тщетно! никто не слышит эту запоздалую браваду, — и делают вид, что хотят вернуться и отобрать у разбойников свои доллары. А Никола тем временем ждет новую подводу… Грабеж повторяется во всех подробностях. И когда вторая подвода уезжает, Никола Шугай, во главе своей шайки, широкими мерными шагами уходит в лес.
Иногда кто-нибудь встречает Николу в Сухарском лесу. Он не изменился с тех пор, как жил у отца, — такой же черноглазый, темноволосый, с усиками, небольшим подбородком и крутым лбом. На нем широкий пояс, расшитый цветной кожей, — он защищает грудную клетку, — узкие штаны, чувяки с ремешками, несколько раз обмотанными выше лодыжек, и холщовая рубаха с пестрыми стеклярусными пуговицами. Оружие Николы — два ружья: одно на плече, другое на ремне за спиной, как у кавалеристов. На прикладах обоих ружей ножом выцарапан крест.
Встречного Никола Шугай иногда расспросит о деревне и о жандармах. Иногда пошутит и улыбнется. Иной раз ни с того ни с сего одарит детей или старуху деньгами. Если Николе встретится на шоссе или у брода кто-нибудь из особо почтенных колочавцев — поп или учитель, — Никола учтиво побеседует с ним, осведомится о здоровье жены и детей и скажет на прощанье: «Сделайте мне одолжение, пан учитель». — «Какое, Никола?» — «Скажите жандармам, что видели меня здесь. Пускай погоняются, мне — потеха».
Но иногда он проходит молча и торопливо, хмурый, безучастный ко всему.
Однажды три еврея шли верхом на пастбище, несли соль скоту и муку пастухам. Откуда ни возьмись Никола, точно из-под земли вырос. Молча глядит на путников. Побледнели евреи, бормочут молитвы.
— Эй, Шелом Нахамкес, опусти руки и глянь на меня. Слушай, завтра продают с торгов корову Эржики. Вот деньги, купи ту корову, я за ней когда-нибудь приду.
И уж будьте покойны — ни за одной коровой во всем крае не будет лучшего ухода и присмотра, чем за этой.
Порой грабит Никола, порой нет.
«Эх, кабы скорей миновать Заброд, — думает Берка, он же Бернард Хан, еврей из Горба, — там уж, верно, не повстречаюсь с Николой». И Берка настегивает лошаденку.
Но Никола не заставляет себя ждать. Впереди, в сотне шагов, появляется он, подняв руку. Хан соскакивает с телеги, вся кровь бросилась ему в лицо, на душе решимость отчаянья.
— Ты не возьмешь мои деньги, Никола Шугай. Я еду покупать детям обувь, — выразительно говорит он, стараясь, чтоб голос его звучал твердо.
— Покажи, сколько у тебя денег? — приказывает Никола.
Хан вытаскивает истрепанную записную книжку, раскрывает ее там, где положены кредитки, но отступает и в порыве отчаянья прижимает книжку к груди.
— Не отдам!
— Дай сюда! — сердито кричит на него Шугай. Вырвав блокнот из рук Хана, он перелистывает страницы.
— Сколько у тебя ребят? Пятеро?
— Семеро.
— Маловато будет твоих денег, Берка. Совсем мало. Вот тебе еще. Купи им сапожки получше.
И Никола кладет в блокнот несколько зеленых сотенных бумажек.
— Как зовут твою меньшую?
— Файгеле.
— Кланяйся ей от меня.
Иногда Никола появляется внизу, в одном из трактиров Хуста. На нем господское платье и макинтош. Неузнанный никем, он сидит под электрической лампочкой, попивает пиво и слушает, как говорят господа о подвигах разбойника Николы Шугая. Незримо присутствовать — одно из величайших удовольствий. Через час Никола Шугай покидает трактир. Под пивной кружкой кельнер находит листок. На нем написаны единственные два слова, которые Шугай выучился писать в бытность свою в полку — «Шугай Никола».
Гости вскакивают, кидаются к пустому столу, точно на нем можно обнаружить какие-нибудь следы, перечитывают листок, отнимая его друг у друга, волнуются…
Ночью Шугай спит в конюшнях, что на горе Темной. Он приносит сладкой водки немецким коровницам и пляшет с ними танец «коломайку».
Утром в долине Мокранки Никола ограбил чешского инженера, отобрал у него бинокль и деньги, а через час обобрал нотариуса из немецкого селения. В полдень Никола объявился под Соймой, на мелком месте реки Рики, где с любимой собачкой купалась супруга окружного начальника из Волового. Глядит Никола, ухмыляется, крутит ус.