Среди собравшихся прохаживались четверо жандармов, без ружей и без касок. Держались они по-приятельски, усмехались, заговаривали с мужиками о ценах на скот и на извоз, — можно было подумать, что жандармы испокон веков в самых дружеских отношениях с деревней. И что только делается!
Среди ожидающих были почти все тайные и явные сообщники Шугая, выпущенные из предварительного заключения и получившие условное наказание: Василь Кривляк, тот, что участвовал в налете на горный шалаш в Долгих Грунах, когда был унесен овечий сыр; Юрай и Никола Штайер; Мытер Дербак, после налета на почту он был опознан по рваной штанине и солдатскому ремню; Иосиф Грымит, Олекса Буркало, Мытер Вагерич. Только Эржику и старого Драча оставили в Хусте.
Были здесь и Дербак-Дербачек с пасынком Адамом Хрептой и изрядно взволнованный Игнат Сопко. Только Данила Ясинко не пришел. И правильно сделал: не обошлось без опасных разговоров. Дербак-Дербачек, увидя у забора Игната Сопко, угрожающе подступил к нему.
— Довольно я покрывал николовых дружков! — возопил Дербачек, ударив себя кулаком в грудь. — Бог видит — хватит с меня!
Игнат Сопко старался спокойно глядеть ему в глаза.
— А при чем тут я? — огрызнулся он.
Дербачек точно не слышал.
— Что для меня сделали эти милые дружки, когда сгорела моя изба? А чем помогали они мне раньше? — Дербачек, не щадя сил, лупцовал себя в грудь.
Вокруг начали собираться соседи.
— Хватит с меня! Довольно! Я убью Николу. Я доберусь до него! Я не боюсь его больше. А если я его не найду, ты мне его найдешь, Игнат!
— Почему это я?
Но Дербак-Дербачек, полный злости, досады и жажды получить тридцать три тысячи, тыкал пальцем в Сопко и твердил:
— Ты, ты его найдешь, Игнат!
Быстрым и бодрым шагом подошел молодой капитан. Толпа расступилась, снимая шапки. Усмехнувшись, капитан козырнул и дружелюбно поглядел в глаза мужикам. Что только делается!
На пороге капитан обернулся.
— В избу, в избу, соседи! — И ободряюще помахал рукой.
Он продвигал людей вперед, наводил порядок, улыбался, а потом ловко вскочил на лавку и открыл собрание.
Корчма была набита битком.
— Взаимоотношения жандармов и населения Колочавы, к превеликому сожалению, до сих пор не сложились нормально. Причина этого — обоюдное недопонимание. Стражи общественной безопасности не понимали чувств гражданского населения и трудностей, с которыми сопряжено для них приобретение привычки к новым порядкам в стране. А граждане не думали о том, какую тяжелую и опасную службу несут здесь жандармы, не понимали их естественного раздражения — да, да, раздражения и гнева, — когда столько верных товарищей было убито из-за угла низким преступником. Кроме того, жандармы полагали, к счастью, разумеется, ошибочно, что население оказывает поддержку преступнику. Со всеми этими недоразумениями должно быть бесповоротно покончено. Власти сделают все, что в их силах. Они дали отряду новые инструкции, дали всей команде примерную острастку наказанием младшего жандарма Власека, на которого поступали жалобы от населения…
«Чего врешь-то! — думают мужики. — Точно мы не знаем, что это за взятку».
— Эх, зря так сказал! — покачивают головами еврейские патриархи.
— Баранья голова! — непочтительно отзывается еврейская молодежь, расположившаяся на прилавках и ящиках.
— …Итак, граждане Колочавы должны в свою очередь забыть старые обиды и впредь смотреть на нас, как на своих подлинных доброжелателей. Взаимное понимание необходимо как воздух. Прошла война, это ужасное несчастье человечества, понемногу заживают нанесенные ею раны. Повсюду тревожные военные порядки уступают место нормальным отношениям, вновь укрепляется уважение к власти, законность, гражданский мир и благоденствие. Только здесь, в небольшой этой округе, все еще живы какие-то пережитки войны, все еще идет тягчайший бой: бой с преступлением…
Речь затягивалась. Понемногу падало оживление слушателей, вызванное мягким выговором оратора, его языком, который не был ни колочавским диалектом, ни украинской, ни русской, ни чешской речью, а всеми этими языками вместе. Люди привыкли к языку оратора и стали скучать. И пока оратор распространялся о социальной опасности Шугая, мужики думали:
«Говори, говори. Потешь себя вволю. Тра-та-та да тра-та-та… Мы непрочь посидеть здесь часок-другой да покурить трубку».
Но вот речь капитана опять привлекла их внимание.
— …Никто из вас не может чувствовать себя в безопасности перед разбойником…
«Мы-то можем», — говорят себе колочавцы.