— Я?
— Он так сказал, Камерон. Что вам известно. Как вы думаете, он имел в виду НК?
— Нет! Нет! Хаим, я по-прежнему молю Бога, чтобы вы не допускали его до этого дела.
— Я пытаюсь, Камерон, но это не так просто! Кто еще может спасти жизнь моему другу? Я ужасно боюсь, что произойдет самое худшее и я буду чувствовать себя ответственным.
— Я еду к вам. Можете ли вы найти для меня машину?
— Машина и водитель нашего общего друга свободны, но могу ли я доверять ему?
— Вы думаете, он как-нибудь замешан в этой истории?
— Мне кажется, что он имеет отношение к тому, что наш друг оказался в безопасности.
— Тогда ему, возможно, грозит опасность.
— О, надеюсь, что нет, — сказал Розенцвейг. — В любом случае я встречу вас сам в аэропорту. Как-нибудь мы доберемся до того места, куда вам нужно попасть. Могу ли я снять вам где-нибудь комнату?
— Вы знаете, где я обычно останавливался, — сказал Бак, — Но мне кажется, что на этот раз лучше сменить место.
— Отлично, Камерон. Недалеко от отеля, где вы обычно останавливались, есть другой, туда можно добраться на машине и там меня знают.
Рейфорд расположился поудобней и стал смотреть передачу Международной кабельной сети, которая велась из Атланты и распространялась по всему миру. Было ясно, что Карпатиу диктует свою волю директорам программ новостей. Репортажи изобиловали ужасающими картинами войны, кровопролития, страданий и смерти, но в каждом из них с жаром рассказывалось о быстрых и решительных действиях Властелина, направленных на преодоление кризиса и на подавление мятежа. Система водоснабжения была заражена, во многих регионах отключена электроэнергия, миллионы людей остались без крова.
Рейфорд заметил какое-то движение у здания аэропорта. В направлении «Кондора-216» катилась операторская тележка с телевизионным оборудованием. Очень скоро объявили о предстоящем прямом включении репортажа о Властелине Карпатиу, местонахождение которого в данный момент неизвестно. Рейфорд покачал головой и подошел к столу в углу комнаты, на котором лежали канцелярские принадлежности с фирменным знаком авиакомпании «Средний Восток». Он решил написать письмо жене Эрла Холидея.
Логика подсказывала Рейфорду, что он не должен нести на себе бремя ответственности.
Очевидно, что Холидей сотрудничал с Карпатиу и его людьми на «Кондоре-216» тогда, когда Рейфорд об этом не имел ни малейшего представления. Однако для миссис Холидей получалось, что Рейфорд послужил непосредственной причиной смерти своего старого друга и начальника, хотя он даже не знал, каким образом был убит Эрл. Может быть, все, кто был на борту самолета во время полета в Гленвью, погибли. Рейфорд знал, что дело сделано и Эрла Холидея больше нет в живых. Когда он сел за стол, пытаясь написать письмо и с трудом подбирая подходящие слова, огромное черное облако депрессии стало окутывать его. Он скучал по своей жене и дочери, горевал о своем пасторе, переживал из-за потери друзей и знакомых, новых и старых. Как же до этого дошло?
Рейфорд знал, что он не несет ответственности за то, что замышлял Николае Карпатиу против своих врагов. Ужасная, мрачная участь, постигшая землю из-за этого злого человека, не прекратится, если Рейфорд просто бросит работу. Сотни летчиков смогли бы управлять этим самолетом. Он сам научился в течение получаса. Ему не нужна была эта работа, он не хотел и не искал ее. Но знал, что каким-то образом Бог направил его сюда. Зачем? Были ли подслушивающие устройства в системе интеркома, установленные Эрлом Холидеем, непосредственным даром Божиим, позволившим Рейфорду хоть как-то защитить нескольких человек от гнева Карпатиу?
Он верил в то, что этот дар уже помог спасти его дочь и зятя от неминуемой смерти во время бомбардировки Чикаго, и теперь, когда он смотрел телевизионные репортажи с Западного побережья Америки, ему хотелось сделать что-нибудь, чтобы предупредить жителей Сан-Франциско и Лос-Анджелеса о грозящей им опасности. В его душе происходила тяжелая борьба, и он не чувствовал в себе силы выдержать это.
Он дописал письмо с выражением соболезнований миссис Холидей, положил руки на письменный стол и опустил на них голову, ощутив комок в горле, но заплакать не смог. Он знал, что может рыдать хоть двадцать четыре часа в сутки до самого окончания периода Скорби, когда, как обещал его пастор, Иисус снова сойдет на землю и, по выражению Брюса, «явится во славе». Как он жаждал наступления этого дня! Выживет ли он и его близкие, чтобы увидеть этот день, или они станут «мучениками веры», как Брюс? В такие моменты, как сейчас, Брюс хотел быстрой, безболезненной смерти, которая забрала бы его прямо на небеса, чтобы быть вместе с Христом. Он знал, что это эгоистично. В действительности ему не хотелось бросать тех, кого любил он и кто любил его, но перспектива пяти лет такой жизни была почти невыносима.