Аманда и Бак положили руки на плечи Циону и, пока он плакал, вместе с Хлоей молились.
Они разговаривали до поздней ночи. Бак объяснил, что теперь за Ционом станут охотиться по всему миру и что, скорее всего, это будет одобрено самим Карпатиу.
— Сколько человек знает о подземном убежище в церкви?
— Трудно поверить, — сказала Хлоя, — но хотя Лоретта и знакома с материалами из компьютера Брюса, но даже она думает, что это просто вентиляция и ничего более.
— Как ему удалось скрыть эту информацию от нее? Пока его копали, она присутствовала в церкви каждый день.
— Бак, тебе нужно почитать записки Брюса. Она, короче говоря, думала, что работы проводились для устройства нового резервуара для воды и улучшения парковки. Да так, собственно говоря, думали и все, кто бывал в церкви.
Спустя два часа Бак и Хлоя лежали в кровати. Им не спалось.
— Я понимала, что будет непросто, — сказала она. — Но я даже не могла подозревать насколько.
— Ты жалеешь, что связалась со мной?
— Скажем так, что с тобой не соскучишься. Затем Хлоя рассказала мужу последние новости о Берне Зи.
— Она считает нас болтунами и лицемерами.
— А разве она не права? Вопрос в том, насколько сильно она может мне навредить? Она знает все о моих взглядах и убеждениях, а если эта информация дойдет до сотрудников «Глобал Уикли», то Карпатиу сразу же обо всем узнает. И что мы тогда будем делать?
— Я, Аманда и Лоретта уговорили Верну пока молчать об этом.
— Почему ты думаешь, что она вас послушается? — спросил Бак. — Мы всегда друг друга недолюбливали, были друг у друга, как кость в горле. Тем вечером сумели договориться по единственной причине — по сравнению с Третьей мировой войной наши притязания представлялись ничтожными.
— Твои притязания и были ничтожны, — заметила Хлоя. — Она же считает себя обойденной и завидует тебе. Ты добился того, к чему всегда стремилась она. Верна призналась, что как журналист и в подметки тебе не годится.
— И тем не менее у меня нет уверенности в том, что она будет молчать.
— Бак, ты можешь нами гордиться. Лоретта уже рассказала ей о том, что единственная из своей многочисленной семьи уцелела во время Восхищения. Затем и я внесла свой вклад, рассказав, как мы с тобой познакомились, где ты был, когда произошло Восхищение, и как вы с папой уверовали.
— Наверное, Верна думает, что мы не от мира сего, — сказал Бак. Может быть, она именно из-за этого и уехала?
— Нет. Мне кажется, она воспринимает нас по-другому.
— Она не была враждебной по отношению к вам?
— Нет. Скорее была настроена дружелюбно. Как-то раз я отвела ее в сторону и сказала, что самое важное в ее жизни — принимает ли она Христа или нет. Я старалась ей объяснить, что наши жизни зависят от того, сохранит ли она в тайне от твоих коллег и начальства то, что узнала о твоих религиозных взглядах. Она удивилась: «Начальства? У Камерона есть только один начальник — Карпатиу». Ну, а еще, Бак, она высказала одну интересную мысль. Ее преклонение перед личностью Карпатиу и тем, что он сделал для Америки и мира, не мешает ей ненавидеть его манеру контролировать журналистов и манипулировать новостями.
— Но вопрос-то в том, удалось ли тебе от нее добиться обещания мне не вредить.
— Ей хотелось бы сотрудничать с тобой. Возможно, она хочет, чтобы ты устроил ей своего рода протекцию или помог продвинуться по службе. Я объяснила, что ты никогда на это не пойдешь, на что она ответила, что именно так и думала. Я попросила ее дать мне обещание, что пока она не увидится с тобой, ничего никому не говорить. Ты к этому готов? Я заставила ее пообещать присутствовать в воскресенье на панихиде по Брюсу.
— И что, она собирается приехать?
— Сказала, что обязательно будет. Я просила ее приехать пораньше: будет очень много народу.
— В этом я не сомневаюсь. Но сможет ли она понять смысл того, что будет происходить?
— Она уверяет, что за всю свою жизнь посетила церковь не более дюжины раз, и то на мероприятиях вроде свадеб и похорон. Ее отец бы убежденным атеистом, а мать воспитывалась в такой строгой религиозной семье, что когда выросла, стала отрицательно относиться к религии. Верна рассказала, что у них дома даже возможность посещения церкви никогда не обсуждалась.
— И ей не было любопытно? Она никогда не пыталась найти более глубокие объяснения смысла жизни?