Более других сохранила присутствие духа графиня Ливен. Мемуарист князь Долгоруков так описывал события той страшной ночи: «С невозмутимым хладнокровием разбудила она своих воспитанников и воспитанниц: Марию, Екатерину и Анну Павловну, пятилетнего Николая Павловича и трехлетнего Михаила Павловича; одела их, велела заложить карету; потребовала военный конвой и под прикрытием конвоя отвезла их в Зимний дворец, куда в ту же ночь было перенесено пребывание двора. С этой минуты Шарлотта Карловна вышла из разряда подданных и стала, можно сказать, членом царского семейства; великие княжны у нее целовали руку, и, когда она целовала руку у Марии Федоровны, императрица подавала вид, будто хочет поднести к губам своим руку Шарлотты Карловны, которая, разумеется, спешила отдернуть свою десницу».
Цесаревичу Николаю не исполнилось на тот момент и пяти лет, однако он запомнил и понял многое: «События этого печального дня сохранились… в моей памяти, как смутный сон, – писал он позднее. – Я был разбужен и увидел перед собою графиню Ливен. Когда же меня одели, то мы заметили в окно на подъемном мосту под церковью караулы, которых не было накануне; тут был весь Семеновский полк в крайне небрежном виде. Никто из нас не подозревал, что мы лишились отца; нас повели вниз к матушке, и вскоре оттуда мы отправились с нею, сестрами, Михаилом и графиней Ливен в Зимний дворец. Караул вышел во двор Михайловского дворца и отдал честь. Моя мать тотчас же заставила его молчать. Когда мы были уже в Зимнем дворце и туда вошел, в сопровождении Константина и князя Николая Ивановича Салтыкова, Император Александр, моя матушка лежала в глубине комнаты. Он бросился перед нею на колени, и я еще до сих пор слышу его рыдания… Ему принесли воды, а нас увели. Для нас было счастьем опять увидеть наши комнаты и, должен сказать по правде, тех деревянных лошадок, которых мы, переезжая в Михайловский дворец, забыли».
Ранним утром следующего дня Мария Федоровна вместе с сыном Александром вернулась в Михайловский замок и вошла в комнату, где лежало тело ее мужа. Тогда Александр впервые увидел лицо отца – изуродованное, раскрашенное, словно у куклы. Императрица-мать обернулась к нему и презрительно произнесла:
– Теперь вас поздравляю – вы император.
Александр повалился без чувств, как сноп, а придя в себя, принялся отказываться от внезапно свалившейся на него императорской власти.
– Я не могу исполнять обязанностей, которые на меня возлагают. У меня не хватит силы царствовать с постоянным воспоминанием, что мой отец был убит. Я не могу. Я отдаю мою власть кому угодно. Пусть те, кто совершил преступление, будут ответственны за то, что может произойти, – умолял он.
– Полно дурачиться, ступайте царствовать! – будто бы ответил ему Пален.
Однако тягостные раздумья, муки совести преследовали Александра всю жизнь.
Народу объявили, что император Павел I Петрович скончался скоропостижно от апоплексии, в ответ послышались громкие возгласы «Ура, Александр!», приветствующие наследника престола: Павел был крайне непопулярен в народе, узнав о его кончине, люди радовались и поздравляли друг друга, словно это был праздник.
Неизвестный художник. Русская армия входит в Париж в 1814 году. 1815
Василий Голике. Портрет великого князя Николая Павловича. 1820-е
Юность императора
Орест Кипренский. Портрет Великого князя Николая Павловича. 1814
Царствование Александра I
Александр Павлович был старше Николая на 20 лет. На момент восшествия на престол ему исполнилось 24 года. Он получил прозвание Благословенный, а также второе прозвище – Сфинкс; было и третье, семейное прозвище – Ангел.
Император Александр был высок ростом и очень хорош собой, хотя и глуховат на одно ухо: в его младенчестве недалеко от детских комнат стояли пушки, из которых палили. Таков был приказ Екатерины: по ее мнению, царские дети должны были расти в естественных условиях и привыкать к внешним раздражителям. А вот характер у нового императора был сложный, и это признавали все. «Он был красив и добр, но качества, которые можно было заметить в нем тогда и которые должны бы были обратиться в добродетели, никогда не могли вполне развиться. Его воспитатель, граф Салтыков, коварный и лукавый интриган, так руководил его поведением, что неизбежно должен был разрушить откровенность его характера, заменяя ее заученностью в словах и принужденностью в поступках. Граф Салтыков… внушал Великому Князю скрытность. Его доброе и превосходное сердце иногда брало верх, но тотчас же воспитатель пытался подавить движения его души. Он отдалял его от Императрицы и внушал ему ужас по отношению к отцу. Молодой князь испытывал поэтому постоянную неудовлетворенность своих чувств», – написала о нем графиня Варвара Николаевна Головина.