Крестьяне требовали, чтобы землю предоставили тем, кто на ней работает.
Направив борьбу в основном против дворян-помещиков, крестьяне вели ее также против сил порядка, однако ни духовенства, ни самого царя не трогали. Мужики были настроены враждебно по отношению к дворянам, земельным собственникам, чиновничеству, «господам», но не к царю.
Армия же, состоявшая из солдат-крестьян, в них стреляла.
Двенадцать лет спустя, когда она поднялась, в свою очередь, и отказалась выступить против немцев, Керенский ей об этом жестко напомнил: «Вы умели стрелять в народ, когда старая власть этого требовала».
В 1917 году солдаты уже стрелять не стали.
В отношении поведения солдат в 1905 году возникает, однако, серьезный вопрос: ведь несмотря на то, что армия стреляла в рабочих, к концу 1905 года она сама взбунтовалась. Было отмечено 193 бунта, 45 из них распространились на несколько воинских частей и 75 происходили в европейской части России, вдали от театра военных действий.
Восстания вспыхнули вскоре после манифеста 17 октября: солдаты увидели в нем призыв выступить со своими требованиями, которые, как правило, были связаны с чрезмерно строгой дисциплиной и ее злоупотреблениями. Офицеры, однако, утверждали, что манифест не касается ни военного порядка, ни дисциплины, ни лиц, носящих военную форму; им не следовало участвовать в митингах или выступать на них.
Бунты прекратились после того, как военный министр, применяя репрессии и прибегая к обещаниям, заверил солдат, что их жалованье будет повышено, питание улучшено, что им выдадут одеяла и сапоги лучшего качества. Бунты прекратились также и потому, что офицеры, которые в 1905 году выступали за улучшение тяжелой доли своих солдат и поддерживали их требования, удовлетворились обещаниями.
После этого в среде военных был восстановлен порядок, и они снова повиновались приказам царя по старой поговорке: «Без царя земля — вдова, без царя народ — сирота». И только в Кронштадте распространилась поразительная весть о том, что скоро наступит день, когда власть будет не у царя и не у Бога, а у какого-то «революционного комитета», название которого пока неизвестно.
В армии не произошло таких крупных волнений, какие имели место во флоте, хотя немало частей примкнуло к революционному движению. В Московском Совете, например, был даже организован военный отдел, в который входили представители более десяти полков. Кроме того, в Сибири и на Дальнем Востоке вспыхнули солдатские бунты, связанные, правда, в основном с поражением армии и с плохо организованным возвращением солдат с фронта, а не с подлинными революционными настроениями. Однако в ноябре 1905 года в Иркутске произошла демонстрация, в которой приняли участие 100 тысяч человек: железнодорожники, рабочие, казаки и солдаты. Она явилась провозвестницей февраля 1917 года.
Движение не приобрело широкого размаха, так как часть офицеров Дальневосточной армии проявляла солидарность с солдатами, и при их поддержке у солдат не возникало подозрений в том, что офицеры их покинут или предадут, как это было в 1917 году. Двенадцать лет спустя все было значительно сложнее и возмущение простых солдат своими командирами намного больше: уже не существовало былой солидарности, разве что за исключением офицеров и солдат, воевавших в одних траншеях; возникло недоверие между бойцами и высшим командованием, вследствие чего вспыхнули восстания, и это положило конец репрессиям, проводившимся по приказу царя.
С 1906 года командование армии уже хорошо понимало: для того чтобы держать солдат «в руках», не следовало использовать их против демонстрантов, а лучше готовить их сражаться с противником. Образовавшийся «нарыв» вскрыл военный министр генерал А. Ф. Редигер. Когда на одном из заседаний Совета министров в начале 1908 года его спросили, как обстоит дело с подготовкой рекрутов, он указал пальцем на министра внутренних дел Столыпина и бросил реплику: «Армия не готовится, она делает вашу работу». И она делала ее отменно, подавляя восстания и стреляя в демонстрантов.
Однако в 1908 году стыд от унижений достиг наивысшей точки. В разгар заседания Совета министров под председательством самого царя военный министр Редигер заявил, что армия не готова, совершенно не готова к войне. Даже оборонительной.