Целуя крест старца, он вспомнил его слова: «Поступай так, как тебе сразу же придет на ум. Первая мысль — спасительная, она идет от Бога. А все, что приходит вслед, это — от дьявола».
Вспомнив об этом, я подписал и за Бэби и за себя. Они были очень расстроены. Гучков мне сказал: «Государь, вы больше отец, чем царь»».
Эти слова прекрасно определяют двойственный характер государя — самодержца и человека, — при отречении проявившего свойственную ему противоречивость, которая и привела к революции.
Приверженный одному принципу — самодержавию, увековечить которое он считал своим долгом, Николай II не видел перед собой иного выхода, как сложить с себя власть, тогда как ему надо было пойти на уступки — что не позволила сделать его совесть — и создать правительство по согласованию с народными представителями, а это полностью противоречило самому принципу самодержавия. С момента прихода к власти он всегда оставался непреклонен в этом отношении, и те уступки, на которые ему приходилось идти, всегда вырывали у него силой, при этом не было никакой гарантии, что он их не отменит. В постоянстве его поведения не было исключения: и в 1906 году, так же как в 1911 или 1915 годах, он не намеревался с кем бы то ни было делить свою власть. Самое большее, на что он шел, — это выслушивать советы. Но даже мысль о том, что ему при этом могут что-то внушить, была невыносима для него как противоречащая данной им присяге. Он не желал существования Думы, а всякая деятельность, направленная на контроль правительства или на ведение с ним диалога, представлялась ему покушением на те исключительные права, которыми наделил его Господь Бог.
Поэтому он страдает, когда те, кто разделял с ним взгляды на его особую судьбу, оставляют его. Он переносит на сына все то внимание, которого ему недоставало со стороны отца и которое он уделяет обучению сына его обязанностям, хотя сам знает все слишком поверхностно и чувствует себя несведущим в делах государства. Но вот беда: единственное, что, по его мнению, он умеет делать — быть хорошим отцом, теряет всякий смысл с того момента, как он узнает, что его сын обречен. Трагедия этого человека заключалась в том, что, считая своим долгом передать сыну власть «неприкосновенной», он понимает: это ему не удастся. И он складывает с себя власть, которая лежала на нем столь тяжким бременем, так мешала и досаждала ему, не изменив своих взглядов и совершенно не осознав тех преступлений, которые он совершил во имя самодержавия.
Кинематографические кадры сохранили воспоминание о необыкновенном ликовании, охватившем Россию при известии об отречении Романовых. Колонны марширующих и стреляющих в воздух солдат, ораторы, скандирующие лозунги, радостные, шумные толпы народа. У каждого русского уже готов свой план восстановления России. На трибунах нескончаемый поток ораторов: богатые и бедные, извозчики и офицеры, мужчины и женщины. Возбужденные, светящиеся радостью лица. Кадры отражают ликование. 23 марта 1917 года состоится торжественное погребение жертв революции… На этих первых гражданских похоронах в православной России все время льются звуки похоронного марша и звучат слова: «Прощайте же, братья, вы честно прошли свой доблестный путь благородный».
Гражданские похороны, собравшие толпы народа; свобода высказываний — вот они, первые признаки нового мира.
Россия стала самой свободной страной в мире, скоро скажет Ленин. В самом деле, в городах и деревнях, в церквах и университетах представители старой власти изгнаны, если только им удалось остаться в живых.
«Одним из основных событий этих дней, — отмечал Керенский, — явилось полное уничтожение государственной власти». Через несколько дней не оказалось ни одного города, ни одного поселка, где не возникли бы революционные органы в виде Советов или комитетов, заменившие собой старую власть. За дни Февральской революции исчезло прежнее правительство, а также бывшие губернаторы и столь ненавистная охранка. Если не считать насилий, совершенных в течение первых дней, то жертвами, пострадавшими за свои преступления, стали во время Февральской революции только полицейские Елизаветграда, ответственные за многочисленные погромы.
«Теперь нам не страшен ни Бог и ни черт» — это заявление прихожан своему попу после отречения царя показывает, как представляли себе царизм мужики. Для них царизм — олицетворение всех бед, причем именно царизм, а не лично сам царь, так как среди тех крестьян, солдат и рабочих, кто обращался с петициями в Петроградский Совет, лишь очень немногие требовали жестких мер в отношении Николая. Обвиняли в первую очередь режим и не столько царя, сколько его клевретов. Вот как один священник передает настроения своей паствы — фронтовых солдат: «21 мая на солдатском митинге мне было выражено недоверие как преданному старому режиму… Мне заявили, что лучше для меня уехать в другое место, чтобы не случилось какого-либо насилия надо мной».