В политическом отношении 1862 год был еще более тревожным, чем предыдущий. Ближайшие сотрудники продолжали подпольную работу, приводившую к всё более явным результатам. Чернышевский в глазах правительства и части общества превратился в несомненного вождя всех заговорщиков, внушая обывателям почти мистический страх. Продолжали одна за другой появляться прокламации разных авторов, но всегда поджигательского содержания, возбуждая слухи и панику. 2 марта в зале собраний доходного дома титулярного советника Руадзе состоялся музыкально-литературный вечер в пользу Литературного фонда, закончившийся скандалом из-за крайне дерзкой речи профессора Платона Васильевича Павлова «Тысячелетие России» (на следующий день Павлов был арестован и сослан в Ветлугу). На этом вечере второй и последний раз в жизни перед публикой выступил Чернышевский — он говорил о Добролюбове. Решился на «выходку» и Некрасов, который прочел не только свое дидактическое стихотворение «Школьник», но и перевод стихотворения австрийца Морица Гартмана «Белое покрывало», сделанный государственным преступником Михайловым. Рискованным было и само содержание стихотворения, начинавшегося словами, легко ассоциировавшимися с участью его переводчика:
Кульминацией событий стали пожары на Апраксином рынке, начавшиеся 24 мая и длившиеся до 2 июня. Совпавшие по времени с появлением одной из самых решительных и дерзких прокламаций под названием «Молодая Россия», они породили у петербургских обывателей уверенность, что являются делом рук поджигателей-революционеров и студентов, приведшую к панике и выплескам агрессии, нападениям толпы на молодых людей в студенческой форме. В воздухе витало ощущение хаоса и крушения всех устоев, хорошо переданное в романе Достоевского «Бесы». Страху и паранойе поддалось и правительство, предпринявшее наступление на тех, кого считало подрывными элементами, то есть прежде всего на общественные организации: был закрыт Шахматный клуб, запрещены воскресные школы. Твердую репутацию подрывного органа имел к тому времени «Современник», за ведущим сотрудником которого Чернышевским давно велось постоянное наблюдение, а в последние месяцы — фактически «охота». Выпуск «Современника», уже до этого получавшего предостережения, был приостановлен на восемь месяцев (что соответствовало недавно принятым нормам, позволявшим правительству принимать такие меры собственным решением). Пятый номер журнала успел выйти, поскольку на него решение, вступившее в силу 15 июня, не распространялось, а шестая книжка «Современника» за 1862 год уже не увидела свет.
В то время, когда на журнал Некрасова обрушились кары, его самого не было в Петербурге. В начале июня он приехал в недавно купленное им у князей Голицыных небольшое имение Карабиха, неподалеку от Ярославля и от Грешнева, где собирался провести всё лето. (В поезде из Петербурга в Москву он встретил Тургенева, с которым произошел вежливый и спокойный разговор — всё давно было кончено.) Замысел купить Карабиху, при том, что он вполне мог проводить любое время в Грешневе и других родовых имениях, возник у Некрасова еще в 1861 году. 16 апреля он исчерпывающе объяснил свое желание в письме отцу, видимо, узнавшему о его планах и предложившему быть у него постоянным гостем:
«Брат Федор говорил мне, что Вы готовы предоставить имение в наше распоряжение. В том-то и дело, что я избегаю всяких распоряжений. Вы знаете, что здесь жизнь моя идет не без тревоги; в деревне я ищу полной свободы и совершенной беспечности, при удобствах, устроенных по моему личному вкусу, хотя бы и с большими тратами. При этих условиях я располагаю из 12-ти месяцев от 6 до 7-ми жить в деревне — и частию заниматься. — Вот почему я ищу непременно усадьбу без крестьян, без процессов и, если можно, без всяких хлопот, т[о] есть, если можно, готовую. На это я могу истратить от 15 до 20 тысяч сер[ебром] (можно и больше — если будет за что платить), и прошу Вас разузнавать в наших местах, а к 1-му мая мы будем в Ярославле, если не купим чего-нибудь подобного между Москвою и Петербургом.