- Привет, - заставляю ее поднять на меня взгляд, тяну к себе за подбородок и сразу же сую к ней в рот язык. А что, вполне похоже на фокус со счастьем, который рассчитывал проделать с ней.
Она не ожидает, впадает в замешательство, как когда-то, при одном из наших первых поцелуев – и позволяет мне сделать это, и даже доча смолкает в удивлении.
Когда осязаю изнутри ее рот, напарываюсь дыханием на ее дыхание, а потом беспорядочно жмусь губами к ее губам, меня будто окунают во что-то. Снова хочется сказать: вот я и дома.
Мимо нас прометеливает сын:
- А я на стол накрою.
Тут сразу несколько моментов – он, оказывается, есть хотел. От меня, оказывается, не дождешься, чтоб покормил его, да и от нее сейчас, решает он, толку мало. У нас, оказывается, реально было, чего похавать. Она приготовила. И – оказывается, облегчение пришло не только ко мне, а и к нашим детям. Хреново ведь, если родители ссорятся, один из дому уходит, а другая потом весь вечер ревет, пусть даже перед детьми этого не показывает. Раз мы целуемся, вернее, я целую ее безбашенно, неистово и смачно, а она не вырывается, значит, все снова о‘кей.
Внезапно из ее глаз льются слезы, а я собираю их губами. Попа малой, какой бы мягкой она ни была, начинает отдавливать мне руки, а сама она замечает глубокомысленно:
- Папа, соленые, да? А давай у меня – тоже?
Если начну делать то же у своей дочки, это будет странно, поэтому звонко чмокаю ее в нос, вытирая его, потом – она ж не отстанет – в мокрую щечку. Потом, когда она уже улыбается и с визгом и пищанием крутится у меня на руках, приземляю ее на пол, на который она, понятно, приземляться не собирается.
Пока мы с ней выясняем этот момент, Оксанка, будто разволновавшись от рыданий, ускакивает в гостиную. Оттуда я, кажется, слышу и форменно вижу, как она всплескивает руками:
- Да господи, ну сколько можно...
- Это Лего Техникс, у него таких мало, - информирую ее, спеша из прихожки.
- Они уже получили подарки от Николауса, - говорит она тихо и обреченно.
- Ну ничего, можно и еще. Они же хорошо себя вели.
- Хорошо, если хорошо.
- Тут у нас вообще послушные все.
- А если я непослушная?.. – спрашивает она будто бы рассеянно.
- Хм-м... Непослушная? А я всегда думал, что БДСМ – это не про тебя.
- Чего?..
- Я говорю: красивая елка, - говорю ей, совершенно не глядя на елку, а глядя в упор на нее. Так и не зашел из прихожей.
Ее сдувает на кухню, и мы сталкиваемся с ней по пути. Она натыкается на меня, утыкается ко мне в грудь, а меня это мгновенно возбуждает.
Она отскакивает, бормочет по дороге:
- Мне нужно... приготовить... доготовить...
- Ненавижу твою готовку.
Я гоню, кажется. Иначе как объяснить то, что сказал ей только что? Я, вообще, в своем уме? И тем не менее, в тот момент сказать мне хотелось именно это, вот я и сказал.
Она застывает на мгновение, затем ускоренным шагом топит на кухню, даже, вроде, кивает слегка, будто ни черта она не удивлена и даже так и думала.
Что-то крутит нас, начинает крутить. Оно сумбурное и лихорадочное, это что-то, но почему-то теперь на меня не надвигается предчувствие новой размолвки, как вчера. Она просто возится на кухне, что-то делает. А я просто иду, разгребаю сумки, которые она притащила – дебил, надо было позвонить ей, спросить, что там купить нужно. Совсем отстал от – нормальной – жизни. Сама она, понятно, не звонила. Только «дала добро» на то, чтобы я сына на тренировку отвез.
Прежде чем сесть за стол, я презентую доче альтернатив-подарок от Николауса – мягкую Эльзу, которую она сможет класть с собой в кровать. Доча радуется, Оксанка милостиво, вымученно улыбается. Она считает, что у наших и так уже слишком много игрушек, и они не успевают с ними играть. Теперь она ничего не говорит и продолжает мутить свой соус или что она там мутит.
Кажется, у меня в желудке что-то атрофировалось – иначе как объяснить, что я все еще не изошел слюной от запахов ее отбивных, к которым она готовит этот самый соус, а с ними домашний фри из сладкого картофеля. На первое она собирается кормить меня легким супом, полагаю, потому, что я же «с дороги». Ну, или был вчера. К этому моменту «мы» не возвращаемся, деликатно обыгрываем, не произнося ни «с дороги», ни «возвращение». Если уж на то пошло, «мы» вообще ничего не произносим, кроме каких-то дежурно-кухонных фраз и немногословных инструкций детям. Будто ей неловко отчего-то или она чувствует себя виноватой.