«...или о которой можно думать без стояка в штанах...» - пыхтел я с небывалым усердием. «Не-е, не хотел. Не надо. Тебя хотел».
Тебя хочу.
А еще я ведь и в пошлости удариться хочу. Я ведь по-всякому с ней могу. Дрожь ее хочу ощутить, чтобы там, внутри себя била меня своей дрожью, трясла так, чтобы даже он от нее вибрировал. Чтобы, услышав хриплые, сладкие, похотливые мои ругательства, холодным потом ее прошибло и еще сильней она возбудила меня. Шлюхой даже звать ее нечего – это ведь и есть она, моя шлюха, а я в постели ни на йоту не хочу от нее меньше, а чтобы именно настолько мозги мне взрывала, а я бы разрывался в ней, крушил бы ее, как она – меня, созидая в разрушении. И еще бл...дью, сучкой назвать ее хочется, которой, вот выясняется опять, одного только нужно – чтоб муж оттрахал хорошенько. Тогда песенки петь ему будет, захлебываться оргазмами – и его захлестнет. И живо перестанет ныть, мозги е...ать о повседневном, но станет задыхаться от похоти, ни черта не видеть полузакрытыми глазками, и только скулить и пищать, прося еще, еще, еще...
«Еще» - разве не этого просят у меня ее глазки, пока рот занят моим пальцем? «Еще» бывает по-всякому...
«Еще и так хочу ее» - соображаю больше членом, чем мозгами, когда без слов тяну ее на край кровати. Стараюсь без резкости и грубости, но все же бьюсь током - целую ее там, потому что вид ее оттуда, с этого ракурса всегда сносит мне башку. Мой рот неизменно тянется туда, потому что вкус ее я чувствую на языке еще раньше, чем касаюсь ее губами. Я увлекаюсь, потому что вкусно. Упав на кровать, она тихо стонет, стискивает зубы. Но ему хочется потолкаться в нее сзади, войти в нее глубже, так, как – она права – не входят в нормальных, умных, порядочных, скучных, мать их, жен, и так, как обожает она. Я будто разламываю ее надвое, обхватив руками сзади. Твою мать, как трудно ей не шуметь, как трудно мне не кончить просто так в нее – не хочу по ряду причин. Она уцепилась руками в простыню, грызет ее зубками, упершись в нее личиком, а я не вижу ее личика, но хотел бы видеть. И вообще, я хочу снова смотреть ей в глаза, обладать и ее взглядом тоже или хотя бы наблюдать за ней, пока она ничего ими не видит и понимать все, пока она ничего не понимает.
Поэтому я снова выхожу из нее и вместо пояснений и привычных грязных пошлостей целую ее сладкие губы, ласкаю, будто отхватывая руками по кусочку от ее сладкого тела, а сам, вероятно, перехожу к финалу.
Мой язык налазился у нее в горлышке, но совсем отказаться от нее не может – облизываю ее губы, не даю ничего говорить, пусть только чувствует. Пусть забывает все, что хотела сказать или сделать секунду назад, пусть ее руки, что гладят и сжимают меня, падают в изнеможении от ощущений, что дарю ей. Она хочет назвать меня по имени – это сладкий зов, и я готов все бросить, только чтобы слушать ее голос. Но я не должен всего бросать, а должен продолжать. Там, между ее ног, внутри нее мне говорят – да, продолжай. Все так. Все именно так. И она забывает, как меня зовут, забывает, как зовут ее, что мы женаты и что у нас есть дети, уверен, тоже на мгновение забывает – хотя во время секса наверняка думает и домашних делах, и о работе, засранка. Но не теперь. Теперь в ней мое тело, которое формирует ее тело, и она не помнит ничего, кроме радости. Теперь она рада, что я беру ее тело и делаю с ним то, для чего оно было создано. Теперь она толкается мне навстречу, будто хочет показать мне, донести до меня свою новую радость.
- А-а-ах-х... – она опять кончает и значит, ее радость и моя тоже. Я чувствую ее радость всем телом, а он – там, в центре этой радости, он ведь будто часть ее, он «свой» в ней.
У меня ведь тело только на то и есть, чтобы отдать ей. Ведь она охватывает его собой, своим телом. Она говорила мне не раз, что любит мое тело, а некоторые части его вообще повергают ее в экстаз от одной только мысли о них, от одного их вида. И я привык уже к тому ощущению властного, спокойного счастья, будто это всегда так было.
Но иногда мне кажется, что она хочет захватить мое тело, вобрать в себя и держать в себе, не отпускать. Потому ли так тосковала, так ждала, так мучилась и бесновалась, что в этот раз пришлось ей отпустить его надолго? А мне ведь тоже холодно было без нее вокруг меня. Очень часто она кажется мне слабой, но разве может что-то грубое, жесткое и резкое так обволакивать, окутывать собой, как делает со мной она, и разве то, что способна она сделать, не есть непомерная сила?