- Вчера ты решил, что даже заказная пицца – это лучше моего ужина, - долбит она между тем, воспитывая в себе силу воли и не прося еще. Она железно пытается сохранять фигуру и посему не ест поздно.
- Просто лопать хотелось. И не хотелось гнать тебя на кухню.
- А сегодня ты... сам мне сказал.
- Я помню, что я тебе сказал. И не отступаюсь ни от одного сказанного слова, - подтверждаю просто.
- И ты терпел все эти годы? Наверно, это и есть любовь.
Она не знает, радоваться ей или грузиться. А я за руку веду ее наверх, в нашу спальню и по дороге решаюсь пояснить:
- Я терпеть не могу твою готовку, потому что она отнимает у меня тебя. Прости, не договорил сегодня. Или ты сама мне договорить не дала. И не услышала бы все равно. И с твоей выпечкой та же хрень. Торты твои – это жесть жесткучая, Оксанка.
Сам расстраиваюсь от сказанного и, не удержавшись, щипаю ее за попку. Щипаю не с эротической подоплекой, а от огорчения, которое нагоняет на меня сама мысль об этом. Форменно вижу, как дети спят, я в кои-то веки вечером дома, но от безысходности и недосыпа тоже дрыхну на диване перед планшетом – даже хоум офис переделал уже нахрен, а ее все нет. А нет ее потому, что она одна на кухне возится с коржами, пропитками и кремом, а то и несколькими кремами, а потом еще, едрен батон, прочими гребанутыми украшениями всей этой кондитерской херотени, без которой я вот точно могу прожить. И все это – вместо того, чтобы лежать под боком у мужа и передыхать после опустошающего, изнуряющего и охренительно прекрасного и классного секса с ним, то есть, со мной. И шептать ему на ушко о своей нежной любви, пока он, счастливый и довольный, отплывает в царство сна, добавляя и свой шепот на эту тему.
- Давай готовить вместе, - отрывает она меня от моих невеселых дум.
- Смысл?
Я уложил ее вновь на смятую кровать и элиминировал с ее поля зрения гладилку. Стащив с нее кофточку и маечку, оголил спинку, которую начинаю массировать. Отчего-то она постоянно пищит, мол, больно я делаю. Так я ж любя.
- Ну... ой-й-й... не знаю. А что предлагаешь? Заказывать все время? Дети...
- ...точно бы не всегда расстраивались. Расслабься.
- Да уж, конечно. Им пиццу да картошку фри – они и счастливы. Блин, Андрюха, больно...
- Терпи. Ну да. И мама больше времени сможет им уделять. А насчет того, что они любят –да вон, сына даже суши полюбил.
- Суши я тоже умею. Ай! Да сил нет...
- Есть. Для тебя стараюсь. Умеешь. И еще много всякого. Так, как ты, никто не умеет.
Да ладно, правда же. И ее не переделать все равно.
- И все же ты терпеть не можешь... все... хватит... спасибо, Андрюш... давай, я те...
- ...и все же я люблю тебя. И ценить должен, что у меня жена такая. Потерпи еще...
- Ты и ценишь. Это я тебя ценить должна.
Сладкая. Приятно как.
- Ты и ценишь. Это эмоции всё.
- Это эмоции всё.
- Ладно, закончили. Так чего там у тебя за порез на руке? Опять ножа не убоялась?
- Это я ремешком от роль-ставен. Они опять не опускались, и я как психану, как дерну, руку защемила, ну и... вот.
Е... твою ж мать. И где я был.
- Давно случилось?
- Неделю назад.
Знаю, где.
- Очень больно?
- Не-а. Уже нет. Да ладно, сама виновата. Мой собственный дебилизм. Ты ж мне показывал, как надо, если они не опускаются. Просто псих накрыл. Давай, теперь я тебя? – предлагает она, втайне надеясь, что я откажусь. Потому что массаж – дело тяжелое, а она слабенькая, да и устала сейчас. И еще рука ее, наверно.
- Не надо, я ходил в Эн-Уай-Си, - отказываюсь я.
- Да где ты ходил?
- Ну, не ходил. Да не люблю я, ты ж знаешь. И вообще, - меняю тон, разворачиваю ее на спину, порываюсь углубить массаж, вернее, перейти на другой уровень массирования. – Ты меня очень любишь, я знаю. Я и вчера знал, просто не утерпел. А сегодня захотел быстренько тебе самой о твоей любви напомнить.
Она смотрит на меня не без удивления.
- Вон, Маленький Принц тоже не сразу понял, что постоянные капризы Розы – на самом деле нежность. Он тогда еще не умел любить.