— Смотри нас не завали, — недовольно буркнул опер. — А арендатора найдем. Я знаю, о ком ты говоришь.
Из глубины коридора раздался жуткий смех. Если в первый раз всем показалось, что это было из-за шока, то сейчас смех был близко, настоящий, непохожий на завывание ветра в пустых катакомбах, дышащих безнадежностью через полусгнившие вентиляционные шахты. Внезапно вспыхнул свет, далеко от них, в конце коридора, но все инстинктивно зажмурились, Сергей отодвинул Мэй назад. Смех повторился, переходя в истошный крик.
— Вы опоздали! Уходите отсюда — все кончено! Все! Уходите! Ха-ха-ха-ха!
Звякнул металл, голос заворчал и с трудом поднял что-то с пола. В желтом свете, выбивавшемся из дверного проема, показалась шатающаяся фигура. Это был мужчина, больше походивший на живой скелет, с трудом волочивший за собой огромный топор. Все произошло мгновенно, будто бы неведомая сила вошла в этот скелет, кинув его вперед. С диким криком мужчина набросился на них, не успев добежать двух метров, как пуля, влетевшая точно в лоб, откинула его назад. Еще не успел упасть топор, занесенный для удара, как время вдруг застыло, коридор вспыхнул черным светом, который двигался на них, медленно, с невероятным усилием преодолевая каждый сантиметр.
— Что за черт? — только и успел прохрипеть опер, как черный свет вошел в него, заставляя сердце замереть, сжаться от дикой боли, а грудь сдавливало так, что он не мог сделать ни одного вдоха.
— Тащи его назад! — не своим голосом закричала Мэй, ударив впавшего в ступор Сергея.
Он схватил Егора и за шиворот потащил назад к камню. Егор жадно хватал воздух, пистолет остался лежать там, но чернота двигалась дальше, бурля и клокоча, кружась в бешенстве, не в силах вырваться, освободиться от сдерживающей ее силы, сантиметр за сантиметром отвоевывая власть. Мэй не двигалась, хладнокровно вырисовывая иероглифы в блокноте. Каждое слово, каждый иероглиф загорался красным, чернота спешила, клокотала, если бы она могла, то завыла от бешенства.
— Держи! — Сергей дал ей зажигалку, когда она врывала листок и прокричала заклинание. Листок вспыхнул сам, зажигалка взорвалась в ладони Сергея, но он не издал ни звука. Огненный смерч ударил в черное нечто, и всех отбросило назад, Мэй ударилась о камень и потеряла сознание.
От взрыва железные двери оплавились, свежие сварные швы поплыли, обнажая зловещие щели. Сергей первым пришел в себя. Он осмотрел Мэй и взял на руки.
— Ты куда? С ума сошел? — крикнул он Егору, который шатаясь после контузии, пошел обратно.
— Уходите, я скоро, — прохрипел он, поднимая табельное оружие. — Уходи, давай, мне без вас спокойнее!
Сергей не стал спорить, понимая его решение. Он и сам бы поступил также, если бы не Мэй. Прав был Карим, надо было ей оставаться наверху, но она же их спасла. Он шел, с трудом передвигая ноги. Его хорошо контузило, голова болела так, что он на время терял зрение, перед глазами вставала чернота, сменявшаяся больным белым светом, переходящим в красные круги, сквозь которые что-то было видно. Мэй словно уснула, лицо стало безмятежным, уставшим. Она оказалась тяжелой, он устал быстро, борясь с собой, чтобы не остановиться, сесть и отдышаться. Труднее всего было подниматься по лестнице, но кто-то перехватил Мэй, и он смог опуститься на ступеньки и закрыть глаза.
— Вставай, ну же, вставай! — Карим дал ему сильную пощечину, и Сергей очнулся. — Пошли, пошли! Я вызвал наряд и скорую, скоро будут. Мэй наверху, с ней все хорошо. Пошли, пошли.
Сергей повиновался и на автомате передвигал ногами, думая, что куда-то делся его рюкзак, не понимая, что он так и висит за спиной, надежный, без единого ранения.
Они вышли на улицу, дойдя то газона, Сергей рухнул в траву рядом с Мэй, лежавшей на спине и смотревшей в небо. Она не двигалась, только по часто вздымающейся груди он понимал, что она дышит, что она жива. Они лежали и смотрели на небо, пока не провалились в тяжелый сон или обморок.
Егор заставлял себя, зная, как надо выживать после взрыва, когда от контузии мозги не то, что не на месте, а вывернуты наизнанку, и хочется сжаться в комок и исчезнуть. Он медленно шел на свет, держа в одной руке пистолет, в другой фонарь. Воздух в коридоре был обычный, без непонятных черных сгустков или нечто, ползущего, схватившего его. Он до сих пор чувствовал, что часть этого нечто осталась внутри него, как ни странно, оно придавало ему сил, злости и уверенности в своей правоте.
Первым желанием было стрелять, и только остатки разума и опыт остановили палец на половине хода курка. В помещении никого не было, никого живого, и оружие было ни к чему, но он не опускал руку, держа пистолет и себя в напряжении, бросив фонарь, отбросив все лишнее. Глаза видели, мозг запоминал, не разрешая чувствам расходиться, овладеть им. Сейчас он был готов драться на смерть и неважно с кем, но противника не было. Перед ним было вычищенное до блеска помещение бомбоубежища, которое когда-то обозначалось как склад, на стенах оставались крепления стеллажей. Стены блестели свежей краской, ослепительно белой, до рези в глазах, яркая лампа под потолком, новая, открытая вентиляция, из которой задувал ветер с улицы, чистый, крашеный лаком для бетона пол, напоминавший пол нового цеха слесарной мастерской, не хватало станков и стеллажей с инструментами и материалом.