— Ну, никогда не были — еще будем! — с наигранным оптимизмом воскликнула вторая девушка и подмигнула Юле. — Главное внимательно читай, что тебе подсунут, а лучше ничего не подписывай, тогда у них алгоритм зависнет. Я точно знаю, что так будет. Они будут угрожать, а ты не обращай внимания, держись.
— Да, так ты выиграешь время, — подтвердила Марта.
— Какое время, для чего? — удивилась Юля. Она достаточно времени думала об этом, решив для себя, что ее не выпустят, а бежать отсюда было некуда, разве что в другой коридор, больше напоминавший узкую улицу, но куда дальше бежать?
— Никто не знает. В твоем деле стоит гриф «совершенно секретно». Мы к нему доступ не имеем, да и не надо, там все равно ничего нет. Мы знаем, что ты не из нашего мира, но не спрашивай нас, что это значит. Так говорят инспектора высших уровней, они ведут такие дела, а мы должны приглядывать за вами, чтобы никто не наложил на себя руки. И такое бывало, до сих пор страшно, — Марта поежилась, и в этой грубой и некрасивой на вид женщине Юля увидела добрую и искреннюю девушку, которая с болью в сердце прощалась с ней.
— Прости, мы ничего не можем сделать для тебя. Если бы можно было увести тебя обратно, но мы даже не знаем куда идти. Вся наша жизнь прошла здесь, мы переходим из одного полиса в другой, но что творится в других полисах или наверху, никто не знает, кроме инспекторов высшего уровня, — вторая девушка вздохнула и потрогала вещмешок у кровати. — Для тебя в столовой насушили мяса и сухарей, даже печенье сделали, так что на первое время голодать не будешь.
— Спасибо вам большое! — Юля обняла каждую и поцеловала. — Вы очень хорошие и добрые, я вас люблю.
— Ты первая, кто нам такое сказал. Обычно нас проклинают, когда мы приносим плохие вести, — со вздохом улыбнулась Марта. — Давай уже примерь, а то может надо подшить немного.
Юля оделась и почувствовала себя снеговиком. Куртка и штаны плотно сидели, почти не стесняя движений. Она попробовала сесть на шпагат, и штаны легко позволили это, кто-то вшил вместо швов тугую резинку, рукава тоже казались слегка резиновыми, готовые выдержать любое резкое движение. Стало невыносимо жарко, Юля едва не грохнулась в обморок и поспешно сняла зимнюю робу.
— А, как мы угадали! — вторая девушка аж подпрыгнула от удовольствия. — Можно открывать мастерскую.
— Ага, как нас по этапу пустят, так в швейный цех перейдем, — хмыкнула Марта.
— А вас-то за что по этапу? — удивилась Юля, замотав головой. — Ну, честно, ерунда какая-то.
— И вовсе не ерунда. Тебя-то за что? Мы работали с преступниками и убийцами, они совсем другие, и в них духи сидят, поэтому приходится их выколачивать. А ты чистая, а мы ничтожества, да-да, все мы. Ничего не можем сделать, промолчим, спрячем поглубже и будем до конца жизни держать рот на замке ради этой жалкой пайки, ради нашей жалкой жизни, — Марта посмотрела на свои руки. — У нас пока руки чистые, но на следующий год переаттестация, и нас переведут в другое отделение, а оттуда мы пойдем по этапу.
— Почему? — Юля совсем запуталась, воспринимая слова больше на эмоциональном уровне, ей нужно больше времени, чтобы обдумать, загрузиться и обработать данные, как Альфе.
— Да потому, что не сможем. Они так ряды чистят от таких как мы. Все решается на высшем уровне, но система чистится сама. Я вижу, что ты не понимаешь, не переживай, поймешь позже. Пошли на обед, а потом мы отведем тебя туда, — вторая девушка показала средним пальцем в пол.
— Не понимаю, если вы не хотите так жить, почему не можете выбрать что-то другое? — Юля взяла их за руки.
— Ха, а разве в твоем мире иначе? — Марта грустно улыбнулась.
— Не знаю, я сама ничего не решала, все за меня решали, — нахмурилась Юля. — Что-то мне подошло, но в основном приходится терпеть.
— Вот и мы об этом, разный уровень терпежа, — сказала вторая, и надзирательницы басовито захохотали.
Юля вспомнила песню, которую любил слушать Максим, задалбливая ее этой умной нуднятиной. Она терпеть не могла русскую музыку, в основном потому, что понимала смысл и ей это не нравилось, но сейчас наглая и давящая песня ярко высветилась, она услышала оркестр, ведущий тревожный ритм и саркастический голос солиста. Если бы можно было снять с нее сигналы, окутать голову тысячами датчиков и перевести токовые импульсы в музыку, то они бы ее услышали. Она тихо запела, глядя им в глаза и чувствуя себя революционеркой, такой, как рисовали в книжках и кино:
Иллюзия свободы,
Приходит время грустных дум.