— Нет его, и не будет! — скрипнула в ответ Аврора и добавила шепотом. — Нет там маньяка, секта или еще хуже. Слишком мало информации, но если встретишь их — стреляй!
— Отличный совет психиатра, — хмыкнул Егор. — На вскрытие тоже пойдешь?
— Конечно! Сама возьму болгарку и буду пилить швы, — огрызнулась Аврора. — Позовешь, когда вскроете. Основной ужас я уже видела и нюхала, трупами меня не испугаешь.
— Я бы не вскрывала, — прошептала Настя.
— Почему это? Ну-ка, колись, рыжая, что не показала? — Аврора сжала ее локоть, Настя вскрикнула от неожиданности.
— Да это так, мракобесие, конечно. Но блин, все же сходится! — горячо воскликнула Настя.
— Что сходится? — с интересом спросил следователь. — По поводу мракобесия не беспокойся, если уж мы начали, как сказала Аврора, натягивать сову на глобус, так что нам мешает покопаться в мракобесии?
— Ничего не мешает, надо копать. Я вам говорю — это секта или даже древняя религия, — Аврора для убедительности постучала длинным пальцем по столу.
— Это древний культ. Я много чего накопала, меня тогда еще ребята просили, когда Илья был жив, — Настя всхлипнула. — Короче он начал, а я подхватила. Он с одним профессором переписывался, потом я с ним в зуме поговорила несколько раз. Там много всего, но главное в том, что это ритуал выхода или освобождения. Через тело человека должен выйти дух оттуда, правда, не знаю откуда, но он не здесь.
— Потусторонний мир, — предположила Аврора.
— Нет, скорее параллельный и изнаночный. В разных текстах и на разных языках встречается этот термин и схожие ритуалы. Мне Аврора описала в общих словах, что вы нашли. Так вот есть даже рисунки и таблички, на которых нарисовано что-то подобное, — Настя вывела презентацию из текстов и других артефактов с жуткого вида рисунками, на которых тело человека разрывали, но разрывали изнутри, будто бы внутри него происходил взрыв или вылезал Чужой. — И вот такого много. Особенно много стало, когда стали воровать из архивов Ватикана и у нас из монастырей, когда делали реконструкцию. Все уходило на черный рынок, а оттуда по капле приходило к ученым и в музеи. Вы не увидите этого в экспозиции, есть запрет, и работы ведутся под грифом секретно. Вот так вот, и там тоже.
— Ха-ха, какую я сейчас кощунственную вещь скажу, — засмеялась Аврора. — Верующих нет, никого не оскорблю?
— Есть, но говори, — приказал следователь.
— Посмотрите на весь этот древний ужас, а потом на типичное распятие, особенно у христианских сект, которые любят себя хлестать плетьми и рвать себе ногти или что они там еще делают со своим телом. Так вот распятие похоже на, как логотип похож на проекцию. И это скорее память, напоминание о то, чтобы это не повторилось. Если смотреть на все под этим углом, то спасение и мольба о спасении уже не кажутся полным бредом?
— Проверь дозировку, а то ты переборщила, — хмыкнул Егор, лицо вернулось в нормальный вид, а за ним и врожденный сарказм.
— Проверю, не переживай. Я похудела от всего этого, надо бы пересчитать дозу. Игорь Николаевич, а вы можете мне инвайт в «Правую волю» организовать?
— Поясни, не понял.
— Приглашение в главную ячейку или чуть пониже. Не в рядовую точку же мне идти, там я ничего не нарою, что толку с зомби. Мне нужны высшие зомби.
— Попробую. У нас есть негласное распоряжение приобщиться, так что будет тебе приглашение, — следователь пометил себе в телефоне.
— А ты еще не вступил, а, Игорь Николаевич? — усмехнулся Егор. — Нас-то загоняли, пошли зеленые, туда им и дорога.
— Ну а вы что же, отказались? И вам не прилетело? — с интересом спросил следователь.
— А мы по уши в работе. Дела с нас никто не снимает.
— Вот и я по уши, и всплывать не собираюсь, пока за эти уши и не вытащат.
42. Мутант
Подул теплый ветер, солнце приветливо посмотрело в лицо, подмигивая: «Ну же, улыбнись!». Мэй поежилась, кожа почувствовала тепло и напряглась, покрывшись болезненными мурашками. Она понимала, что сегодня очень теплый день, слишком теплый для осени, но ей было холодно, всегда, теперь навсегда. Мысли возвращались к одному и тому же, и слишком больших усилий стоило подумать о другом, например, откуда здесь ветер?
Больница, окруженная высоким бетонным забором, не смотря на приметы нового времени в виде камер наблюдения, автоматических ворот и пластиковых стеклопакетов, смотревшихся слишком ярко на старом фасаде, видело первых большевиков, а, может, и подданных его Величества. Можно было найти точную дату или почитать стенд на первом этаже корпуса, но Мэй не хотела. Она оглядывала дохлый сквер, она назвала этот кусок земли с деревьями и узкими дорожками сквером, примеряя на себя жизнь в этом мини-городе. Мэй искала пространство, откуда бы мог появиться ветер, но вокруг был забор, видимый с любой точки. Если бы неторопливые взмахи ветвей с пожелтевшей листвой, она решила бы, что и ветер она придумала. Внутри было холодно и пусто, будто бы кто-то вырвал сердце и положил перед ней на оцинкованном блюде, мятом и покоробленном от старости. Она бы с удовольствием положила туда и мозг, чтобы освободиться от мыслей и воспоминаний, но лечащий врач лишь внимательнее смотрел на нее, когда во время утреннего разговора Мэй предлагала в шутку это сделать.