— Да, я читала, что это пережиток западной культуры, навязанный стереотип.
— Все верно, но по вашему виду понятно, что вы так не считаете.
— Я люблю хороший кофе, и мне все равно, чей это стереотип. По-хорошему и чай навязанная культура, — Аврора мило улыбнулась голове. Пить хотелось до рези в горле, но здесь она ничего пить и есть не будет, амулет слегка обжег солнечное сплетение, подтверждая ее мысли.
— Хорошо, тогда приступим к делу, — голова как бы кивнула кистям, пальцы сложились в крепкий замок. — Мы получили сигнал, что вы хотите вступить в наше движение. Можете вкратце выразить свое стремление стать одной из нас?
— Конечно. Я понимаю, о чем вы спрашиваете, и мне будет несложно ответить на ваш вопрос, — она вежливо улыбнулась и примерила на себя напряженное тревожно-справедливое лицо. Получилось легко, без лишних колебаний, и, судя по заинтересованному взгляду головы, она попала в самую точку. — Я хочу, чтобы за нас перестали решать другие, чтобы нашу жизнь определяли мы, а не указания сверху или из других стран. Мы можем и должны взять свою жизнь в свои руки, помочь тем, кто сомневается, защитить тех, кто боится. За последние годы всем стало понятно, что дальше так продолжаться не может, и наша жизнь в наших руках, иначе мы так и останемся безропотным скотом!
Она говорила честно и открыто, выпуская наружу свои мысли и чувства. Накануне вечером, готовясь к собеседованию, она изучила лозунги и программные статьи, достаточно короткие, чтобы стандартный мозг не поплыл во время чтения. Ее слова перекликались с их лозунгами, как и многие другие правильные слова, смысл которых для каждого может быть разным. Голова довольно улыбалась, она попала в самую точку. Если бы этот робот стал ее проверять, уточнять, она бы точно поплыла и потерялась в казуистике и лицемерии.
— Прекрасно, Аврора! — кисти захлопали, издавая сухой стук. — Вы, пожалуй, единственная, кто, придя к нам сверху, смог выразить свою позицию. Обычно люди не до конца понимают важности нашего дела, сомневаются и, как вы, верно сказали, боятся. И мы должны им помочь, должны их направить, поддержать и, если потребует время, заставить. Да-да, именно заставить освободить себя! Люди настолько привыкли к собственному рабскому существу, что боятся его потерять! Нет ничего более мерзкого и упорного, чем раб сытый и довольный — он будет до конца, до скрипа зубов и чужой крови защищать свое рабство, защищать свой достаток, не понимая, сколько у него украли, сколько веков нас использовали хозяева из-за границы!
Аврора держала лицо, но ее разбирал смех, отразившийся в блеске в глазах. Голова поняла этот блеск по-своему и продолжила агитацию, хлопая уже самому себе. Аврора подумала, что это ее приватный митинг, как приватный танец в стрип-клубе. Мысль о том, что стоит вложить ему купюру за галстук так насмешила ее, что Аврора едва не выдала себя, скривив рот в восторженной и правильной улыбке человека, нашедшего родственную душу, брата по разуму. Она бы не удивилась, если по ритуалу дальше должна была идти групповуха или что-то подобное, но участвовать в этом она бы точно не стала. Дрожь омерзения прокатилась по ней, вернув лицу положенное напряженное тревожно справедливое состояние.
Митинг продолжался полчаса, если не больше. Аврора устала, а жажда усилилась. Она часто сглатывала, приходилось делать глубокие вдохи, которые голова воспринимала как переживания, усиливая натиск. В кабинет вошли мужчины и женщины в точно таких же темно-серых костюмах и аплодировали ей. Она стояла в круге, как экспонат или уличная танцовщица, и ей хлопали, восклицали восхищенно пожелания, схожие с лозунгами. Все улыбались и смеялись, и она вместе с ними, открыто насмехаясь над всем этим цирком. Камера в левом углу внимательно следила за ней, Аврора сразу же заприметила ее, и держала маску восторга и истинного борца за справедливость. Какая бы ни была сильная камера, какой бы не был развитый мозг у их системы, отследить истинную мысль в глазах машина не могла, как не могли и люди, часто путаясь и примеряя свои смыслы на чувства других.
Ее отвели на первый этаж, ведя по тайным коридорам. Особняк оказался гораздо сложнее, чем на первый взгляд, и она заблудилась. В комнате сидела безликая девушка в темно-сером костюме. Перед ней на стойке мигала дорогая камера, Аврора знала ее, тщетно отправляя заказы в отдел закупок, чтобы ей обустроили, наконец-то, место для разговоров с больным. Записи были нужны в большей степени не ей, а внутреннему контролю, жалобы от родственников больных сыпались с завидной регулярностью, вот бы у нее был такой же регулярный секс, но предлагали совершенно другие утехи. Пока все записывалось на дешевую веб-камеру, которой для Авроры было слишком мало. Она хотела собрать материала, чтобы потом скормить его роботу в лаборатории Сергея. Они об этом договорились много лет назад, но материалы не собирались, а видео с веб-камеры не годились для обучения робота человеческим эмоциям, она сама с трудом различала в этой размытой картинке внутренние чувства больного, как же она сможет обучить робота?