Йока считала, что это снижается излучение, вездесущее око сканеров слабело в толще камней, и здесь они действительно становились свободнее. Она рассказывала Юле про интернат, где жила, как их учили и чему. Юля слушала и сравнивала, находя свою школу не такой уж плохой, рассказывая Йоке, как все в ее мире, наверху, а, может, внизу, какой мир выше? Йока знала больше обо всем, кроме нормальной жизни. Она и не могла знать такой жизни, потому что ее не могло быть под землей. Многое, что Юле дома казалось несправедливым, душным, отчего тошнило, виделось уже не таким страшным и неприемлемым. И тут она поймала себя на мысли, что начинает оправдывать несправедливость дома, сравнивая ее с подземным миром. Максим рассказывал ей, что на этом построена вся пропаганда, когда противопоставляются несравнимые вещи, смешиваются, вгоняя человека в тоску и страх, а потом открывается «заново» его жизнь, уже не такая серая и безрадостная, которую начинаешь ценить и любить, отбрасывая в сторону прошлые претензии. Метод был всегда один, никто не проверял или пытался узнать самостоятельно, доверяясь растущему в груди чувству благодарности и любви к государству, не допустившему хаоса. Так благодарен скот в стойлах, когда гнилую солому меняют на свежий корм, но стоило остается стойлом, как бы ни был свеж клевер.
— Знаешь, я никак не могу понять, почему вы знаете о нас, а мы ничего не знаем о другом мире. Я вот никогда не слышала об этом, а в те сказки и бред, который бродит по сети, я не верю, — Юля смотрела на газовую горелку, в жестяной плошке подогревалась каша, залитая водой. Получался густой суп, воду стоило экономить, и девушки старались пить немного.
— А ты подумай, — Йока загадочно улыбнулась и принялась выметать подобием веника песок. Она нашла по дороге засохшие ветви и связала из них веник, теперь на каждом месте привала она создавала небольшую «пыльную бурю», как называла уборку Юля. Место для привала выбирала Йока, внутренним чутьем находя удобные впадины и проемы, в которых когда-то хранились инструменты или еще что-то. Каждый раз они находили пустые ящики, служившие столом, стульями и лавками, если все составить вместе, то, обнявшись, можно было поместиться вдвоем, так было и теплее. — Она села напротив, в свете фонаря ее кожа казалась особенно бледной. — Оглянись, что ты видишь вокруг?
— Камни, камни и пыль, а еще песок, — пожала плечами Юля, помешав кашу. Есть не хотелось, но раз в сутки поесть было необходимо, а то можно было заснуть и не проснуться, оберег подсказывал ей, подавляя странную апатию, пришедшую довольно скоро после ухода страха и тревоги. У Йоки было то же самое, ее приходилось кормить насильно, угрожая мордобоем.
— Камни и пыль — с рождения и до смерти. И больше ничего, только камни, камни, камни! — голос ее зазвенел и дрогнул, шахта одобрительно загудела, послышались далекие голоса, так похожие на человеческие, но это было странное эхо, или все-таки голоса. — Как бы ты ни был туп, все равно наш мир настолько ограничен, что начинаешь замечать самые мелкие детали. Власти с этим борются, заставляют переключать внимание на контент в шлакопроводе, но все равно мы видим и знаем что-то. Все никто не знает, даже на самом верху знают только то, что им положено знать, а мы слышим, подсматриваем, додумываем. Так и рождается народное знание. Это еще в питомнике, или как ты его называешь, в интернате чувствуют и понимают дети. Как бы ни была выверена программа обучения, дети начинают видеть грань миров очень рано. Это похоже на игру воображения, когда придумываешь себе тайного друга, а он вовсе не тайный. Дети видят духов, которые часто свободно переходят из одного мира в другой. Это не те черные духи, которых ты видела у вас. Они другие, высший уровень, а черные так не могут, поэтому им нужно открывать порталы, нужны жертвы у вас, чтобы закрепить портал. Твой друг такая жертва, и те девушки, о которых ты рассказывала. Твой оберег не дает тебе увидеть всего. Он защищает тебя, иначе ты сойдешь с ума.