Но это было в первые дни, пока они не поднялись в цеха или огромные бесконечные склады. Если бы они сразу выбрали верную дорогу, то пришли бы раньше, идя по широкому серпантину вверх, но для этого надо было разгрести завал, который они тогда приняли за обрушение колодца. Это было под силу киборгам, которые много десятков лет назад и закрыли этот выход наверх, оставив запутанную тропу, которую рыли первопроходцы, желавшие узнать глубину полезного пласта.
По огромным подземным полям свободно гулял бешеный ветер, возникавший из ниоткуда, но когда стихал, можно было понять, откуда он пришел. Девушки так и шли на ветер, как движется судно в ночи на свет маяка. Хуже всего было с водой, которой осталось слишком мало. Они с трудом сдерживались, чтобы не выпить лишнего, слишком долго спали, поднимаясь еще больше разбитыми, почти мертвыми. Из-за бурь приходилось оставаться в этих комнатах. Как их назвать, как понять, для чего нужны были эти хранилища, они не могли. Девушки вжимались в свободную от стеллажей и стоек стену, пережидая пыльную бурю, часто засыпая. Хорошо, что сны кончились уже давно.
На массивных стеллажах и пирамидальных стойках лежали тысячи черепов, смотревших пустыми глазницами на вошедших. И так было в каждом хранилище — одинаковые стеллажи, пирамиды и черепа, будто бы двигавшиеся в свете фонаря. Здесь не было песка в воздухе, можно было свободно дышать, а стены и потолок были выкрашены белой фосфоресцирующей краской, усиливавшей свет любого фонаря. И девушкам было видно все, и черепа приветствовали их сардоническими улыбками вполне искренне, но страх, придавливавший к стене, был сильнее разума. Когда буря кончалась, и они выходили из этого склепа, плетясь дальше вверх, Юля подмечала каждые сто шагов новый вход куда-то, точно такой же, где они уже были. Проверять никто не хотел, Йока дрожала, даже ее дух забился куда-то глубоко и молчал. Сколько здесь было захоронено, почему надо было делать такие жуткие склепы и где все остальное? Много разных вопросов, странных и часто глупых, не имевших ни ответа, ни смысла, вспыхивало у Юли перед глазами, а усталый мозг медленно считал входы, умножая сразу на два, на другой стороне этого поля было то же самое, она была в этом уверена. Десятки тысяч превращались в сотни, а сотни в миллионы.
Очень сильно болело все тело, особенно сердце. Они не жаловались, зная точно, что подруге не лучше. А еще постоянно что-то жутко скрипело, щелкало и тикало, и чем выше они поднимались, тем чаще и настойчивее становился треск. От еды тошнило, кожа покрывалась кровавыми язвами по всему телу, словно разрывала себя на части в отчаянье, желая выпустить из себя что-то. Но это было неправдой, как и многое, что стало видеться им по дороге. Они сходили с ума, видя одно и то же. Галлюцинации двигались за ними по следам, иногда обгоняя, не для того, чтобы напугать, а скорее поиграть. Юля не сразу это поняла, вспомнив про духа страха, с которым она играла в самолетики. Йока не понимала, пока Юля не залепила ей сильную пощечину, тогда и дух внутри нее проснулся и подтвердил слова Юли. И галлюцинации усиливались вместе с треском прибора, о котором они забыли, но который был с ними и работал, предупреждая, бил тревогу.
— Стой, ты слышишь? — Йока схватила Юлю и потащила к стене.
— Нет, — Юля устало оглянулась и ничего не увидела, кроме еле различимых очертаний ржавых колон.
— Молчи и слушай, — Йока показала вперед, откуда слабо дул холодный ветер.
Через минуту или больше, что значила минута в этом месте, она услышала движение. Двигалось что-то огромное, двигалось очень медленно, издавая странный свистящий и хрипящий звук, похожий на вздох болота и скрип мертвого леса, переходя в сотни, тысячи слабых голосов, которым не дают выйти на свободу. Они спрятались в узкой нише, им повезло, что это не был вход в очередной склеп.
Сверху спускалось нечто, больше похожее на огромную многоножку. Черное пространство странным образом осветилось, зажглись редкие прожекторы, дымным желтым светом пронзая черное пространство. У многоножки не было ни головы, ничего, что могло бы быть у страшного монстра из глупых игр или трешовых фильмов. Оно просто двигалось и шелестело. Вскоре движение выровнялось, и шелест перешел в топот тысяч ног, идущих не в ногу, сбиваясь и падая. К ним приближалась бесконечная колонна людей в серо-бурой робе. Кто-то падал, и если его не успевали поднять, то двигавшиеся сзади вдавливали ослабевшего в пол. Не было ни криков, ни просьб или стонов — все были мертвы, давно, бесконечно давно, сохраняя человеческий облик на почерневших костях жуткими лоскутами гнилой плоти.