Татами рос, превращаясь в бесконечное горячее поле. Оно вдруг застыло и стало двоиться, потом троиться, еще и еще. Их становилось так много, что она испугалась. Против Юли стояли десятки разных воинов, пришедших из древних времен. Кто-то был в кимоно, кто-то в доспехах с мечами и копьями, кто-то держал лук. Она не сразу поняла, что не одна, что рядом с ней стоят ее защитники, воины прошлых битв, и каждый знал, с кем должен сразиться.
Оно бросилось на Юлю, метя ногой по дуге в голову, и битва продолжилась. Звенела сталь, свистели стрелы, улетавшие в никуда, но застывающие над татами черными полосами. Юля решилась и начала атаку. Комбинация, продуманная еще во время тренировки с Виктором и Ланой, оказалась неожиданной. Обманный удар, она будто провалилась, и противник бросился добивать, получая невидимую подсечку и удар в голову. Потом еще один, и еще, еще. Юля знала, что так добивать нельзя, что так можно убить, тренер рассказывал, до какого предела можно бить, как замечать, что противник поплыл и скоро сломается. Но она должна была убить, и она била, удар за ударом, выбивая полные серии по дуге, в прыжке, с разворотом. Голова противника страшно болталась, будто бы висевшая на резиновом шланге. Еще удар, и оно упало.
Десятки голосов ее друзей, бойцов, десятки голосов ее противников, прошлых врагов, говорили одно и то же: «Ты должна убить. Добей его, добей его, иначе ты проиграешь». В руках у нее возник черный меч, совсем не катана из фильмов или аниме, а тяжелый, черный от времени и крови меч без украшений, без каких-либо знаков. Меч дрожал в ее руках, она чувствовала, куда и как должна ударить. В голове пронеслось все, что было с ней, но без подробностей, а вихрем боли и злости. Она ударила прямо в сердце, противник дернулся и закричал так жутко, что она оглохла. Сквозь густую вату она услышала, как оно проклинало ее, обещая смерть и для нее. Черные стрелы ожили и вонзились в Юлю, бешеной силой потащив вперед. Она летела неизвестно куда и понимала, что умирает. Каждая часть ее тела исчезала, оставляя бесконечно глубокую дикую боль.
Ее пригвоздили к огромной каменной стене, оставшейся после бомбежки города. Юля плакала, глухо, не в силах вздохнуть в последний раз. Она смотрела на черное небо и ждала солнце. Неужели она так и умрет, как ей не хотелось умирать, как же она боялась смерти. И тело сжалилось над ней, мозг выключился навсегда, успокоив раны и душу.
Главы 61 — 63
61. Рассвет
Воздух застыл, редкие снежинки опадали так медленно, что казалось, будто они застыли. Это могло бы быть красивым, если бы не черное от копоти и крови бескрайнее поле с уродливой пирамидой из трупов посреди бескрайней снежной пустыни. Далеко, очень далеко от пирамиды одиноко стояла каменная стена, знавшая не одну цивилизацию, уничтожавшую себя в черный прах, чтобы начать все сначала. Кто и зачем построил эту стену никто не знал, но ни одна ракета, ни одна бомба не могла ее разрушить, выбивая жалкие осколки, рисуя на холодном сером зеркале бесконечности уродливые узоры человеческого тщеславия и жестокости.
Он шел по мертвой земле. Как давно он здесь не был, и как мало изменилось за тысячи лет его отсутствия. Грусть и тоска одолевали его, заставляя бороться с собой, не позволять себе раз и навсегда уничтожить этот жестокий и глупый мир. Он видел ее, унизанную стрелами, словно бабочка под стеклом, мертвая у всех на виду. Но зрителей не было, кроме ветра и затянутого черными тучами неба. Ветер не трепал ее, бережно обходя, сдувая снежинки с бледного мертвого лица. По стене струились ручьи от растаявшего снега, она оплакивала свою ношу, крепко держа, не давая телу развалиться и сползти жалкими останками на безмолвную землю.
Майтреи стоял у стены, она позвала его, а теперь она мертва. Давно он не слышал этого имени, давно к нему не обращались так искренне и бескорыстно. Он плакал, как оплакивала ее и стена. Он не мог исполнить ее просьбу, не мог выполнить ее мольбу, но он мог исполнить другую мольбу, которая горячей искрой освещала ту тьму, что сгустилась в его сердце. Он вытер слезы и улыбнулся, как же она, маленькая девочка из другого мира вспомнила его забытое имя, не перепутала, а точно назвала, нашла его взор на небосклоне, и он услышал. Майтреи встал на колени, в руках возникло серебряное блюдо, а ветер стал разгонять злые тучи. Тучи послушно отступали, покоряясь его воле, светлея от той любви ко всему миру, что лилась из его сердца. Тьма внутри него отступала, он пел песню, закрыв глаза, и плакал, принимая всю боль на себя, забирая ее из мертвой земли, освобождая этот глупый мир.